Он спросил вошедшую в поруб женщину, не видела ли та, убираясь, где засапожного ножа. Но она тоже не знала где он, сказав, что последний раз видела его, когда воин вырезал фигурку какого-то зверя.
Подойдя к пленнику, она посмотрела на нетронутый хлеб, похлебку, заглянула в кувшин и покачала головой:
- Так и не ел, не пил ничего с самого утра! Боишься – отравим? Зря!
Женщина заменила миску на новую и сказала:
- В городе теперь о тебе люди совсем по-другому говорят. Во всем осуждают тех, кто сбивал тебя с истинного пути. Одного из них, бледного такого, как смерть, узнали, так он еле сбежал! Потом опять же твой друг Радим немало чего хорошего о тебе людям рассказал. А после того, как ты холопа на волю освободил и снова его человеком сделал, так многие уже стали раскаиваться, что думали о тебе плохо. Да и потом, у нас на Руси всегда принимают сторону слабого и обиженного. А с тобой вон – как несправедливо обошелся князь Борис…
Услышав про главного своего врага, пленник дернулся и зазвенел цепью.
- За Гориславу досадно? - понимающе посмотрела на него женщина. - И это тоже напрасно! Ничего с ней худого не сделалось.
- Как это? – недоверчиво посмотрел на нее князь Илья.
- А вот так! Кривда она как ни сильна, а правда - все равно сильнее! Когда князь Борис ее из поруба на всенародный срам за собой потащил, по счастью, Мстислав Мстиславович со своими дружинниками поблизости оказался. Ну, как князь ни силен, те мигом его скрутили. Гориславу молодой князь отправил к своей жене, а Бориса Давыдовича – не ко сну будет помянут! - предупредил, что тому не бывать живым, если он не оставит Гориславу в покое! Еще он пригрозил, что не простит ему, коли и с тобой что случится, но… в ответ на это князь Борис только зубами проскрежетал. Ох, и люто зол он на тебя, ох и зол!
Князь Илья благодарно посмотрел на женщину и, глядя на огонь свечи, стал думать свою нелегкую думу.
В том, что его завтра ждет казнь, он не сомневался. Была, правда, небольшая надежда, что князю Мстиславу удастся отложить ее на два-три дня. Но в таком случае уж лучше бы сразу!
Пленник пошевелился, меняя позу. Цепи снова зазвенели, и он вдруг подумал о том, что вот даже эти цепи могут держать так, что не только небесного, а и самого дорогого земного достать не можешь…
Вспомнив о небесном, он взял Евангелие, полистал, выборочно читая, несколько страниц и вдруг застыл глазами на поразивших его строчках:
«Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех».1
Эти слова тоже хорошо были знакомы ему. Но на этот раз в них поразило то - куда пойдет его душа, с таким множеством неразрешенных грехов?! Завтра, перед началом Божьего суда он вправе позвать игумена, исповедаться и очистить свою душу перед смертью. Ну, а если князю Борису удастся этой ночью совершить задуманное?
Князь Илья покосился на переставшего искать свой нож и сидевшего на лавке с потерянным видом охранника. А что если это вдруг сделает он, и прямо сейчас?.. Да нет, вроде, его отношение к нему тоже поменялось в лучшую сторону. А может, это притворство, чтобы никто ничего не смог заподозрить? Нет, нельзя было рисковать вечностью!
И он сказал заканчивавшей вместо освобожденного раба протапливать печь женщине:
- Ты можешь выполнить мою последнюю просьбу?
Женщина выпрямилась и вдруг с вызовом уперла в бока кулаки:
- С чего это вдруг - последнюю? Или ты уже за Бога решил вершить человеческие судьбы, будь она даже твоей собственной? – она взглянула на не знавшего, что ответить ей князя и уже мягче сказала: - Ну ладно, говори, что надобно! Все для тебя сделаю!
Князь Илья благодарно кивнул ей и, с несвойственной для него торопливостью, проговорил:
- Тогда сходи… нет, сбегай к отцу игумену. Скажи, что я прошу… нет, умоляю его поскорее прийти исповедовать и… если благословит – причастить меня!