«Это может стоить вам жизни, если вы пойдете по дороге…»

Но я напомнил себе, что сам Снуффи Смит, его кухня и его самогон — тоже вполне могли стоить мне жизни.

Невероятно, чтобы тут оказался Снуффи Смит. Такой личности вообще не было, его просто не могло быть. И он сам, и его жена — только шутовские персонажи из комиксов. Но как я ни старался, я никак не мог поверить в это.

Если не считать собак и человека, кричавшего на них, место было то же самое, что и вчера. Я убеждал в этом сам себя, хотя и не мог объяснить это.

Потом я увидел нечто, что отличало сегодняшний день от вчерашнего, и почувствовал себя лучше, хотя непонятно отчего.

Повозка по-прежнему стояла у поленницы, но на четырех колесах, хотя рядом я видел и козлы, и доску, прислоненную к поленнице, как будто повозку недавно поднимали для починки. А теперь ее отремонтировали и сняли с козел.

Я уже почти проехал мимо, но автомобиль снова едва не провалился в такую же трещину, но я вовремя свернул. Когда я повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на дом, то увидел почтовый ящик на столбе у ворот. Неровными буквами на нем было написано: «Т. УИЛЬЯМС».

Джордж Дункан постарел, но я узнал его сразу, в ту же минуту, как вошел в магазин. Он стал совсем седым, лицо приобрело старческое выражение, но это был тот самый человек, что часто давал мне пакетик мятных конфет. Отец покупал у него бакалейные товары и отруби, которые Джордж Дункан выносил из соседней комнаты, где он держал корм для скота.

Хозяин магазина находился за прилавком, разговаривая с женщиной, стоявшей ко мне спиной. Его серьезный голос ясно звучал в комнате.

— Те парни Уильямса, — говорил он, — доставляли всегда много беспокойства. С того момента, как он здесь появился, наша община не видела от Тома Уильямса и его семьи ничего, кроме горя. Говорю вам, мисс Адамс, это совершенно неисправимые люди, и я бы на вашем месте не стал бы о них беспокоиться. Я бы проучил их как следует и показал бы, как хулиганить. Я бы положил этому конец.

— Но, мистер Дункан, — проговорила женщина, — они вовсе не такие плохие. У них нет пороков; конечно, их манеры ужасны, но в сущности они не порочны. Они всю жизнь находятся под давлением. Вы не можете себе представить, что это такое — социальное давление.

Хозяин лавки улыбнулся ей, но в его улыбке сквозило больше угрюмости, чем веселья:

— Я знаю. Вы говорили мне это и раньше. Они отвергнутые. Мне кажется, именно так вы говорили.

— Верно. Отвергнутые другими и отвергнутые городом. Их чувство собственного достоинства уязвлено. Когда они придут, я попрошу вас присмотреть за ними.

— Вы правы, я так и сделаю. Я просто от них отвернусь.

— Это возмутительно. Они ударят вас за это.

— Не меня, я никогда им ничего плохого не сделал.

— Может быть, — согласилась она, — не вы лично. Но мы все вместе. Они чувствуют, что каждая рука поднята против них. Они знают, что их никто не любит. У них нет места в этой общине не потому, что они что-то сделали. Просто община давно уже решила, что это нехорошая семья.

— Я думаю, что это верно — плохая семья…

Я видел, что магазин лишь слегка изменился: на полках — новые товары, а многие старые отсутствовали. И полки оставались теми же самыми. Старая круглая стеклянная витрина исчезла, но старый станок для резки табака по-прежнему был привинчен к прилавку. В дальнем углу стоял холодильник для молочных продуктов, это был единственный, действительно новый предмет во всем магазине.

Потухшая печь также находилась в магазине, в центре его, и те же самые старые стулья стояли вокргу нее, отполированные от долгого сидения. В углу стояла все та же старая перегородка, отделявшая почту, а в ней окошко. Та же открытая дверь, которая вела в заднее помещение. Оттуда доносился запах корма для скота.

Все было так, как будто я видел это место только вчера и, придя утром, слегка удивился происшедшим за ночь переменам.

Я повернулся и посмотрел на улицу через грязное окно. Здесь тоже были кое-какие изменения. На углу, там где раньше находился пустой участок, теперь стояла авторемонтная мастерская, сложенная из бетонных блоков, а перед ней — единственный бензонасос с облупившейся краской. Дальше — парикмахерская — крошечное здание, которое вообще не изменилось, только стало более тусклым и еще больше требовало окраски, чем я это предполагал. Стоявшая рядом раньше лавка скобяных товаров, насколько я мог видеть, вообще не изменилась.

Разговор за моей спиной, очевидно, подошел к концу, и я повернулся. Женщина, разговаривающая с Дунканом, шла к двери. Она оказалась моложе, чем я думал, слушая ее голос. На ней была серая кофта и юбка, а ее угольно-черные волосы были стянуты в тугой узел. Она носила очки в оправе из какого-то бледного пластика, и на ее лице царило какое-то смешанное выражение беспокойства и гнева. Она шла быстрой воинственной походкой и была похожа на секретаршу какого-то большого начальника — деловая, краткая, готовая оборвать любую обращенную к ней глупость.

У двери она остановилась и спросила Дункана:

— Вы ведь придете сегодня вечером на новую программу?

Дункан улыбнулся ей:

— Еще ни одной не пропустил. За много лет. Не думаю, что пропущу и на этот раз.

Женщина открыла дверь и быстро вышла. Краем глаза я видел, как она целеустремленно двинулась по улице.

Дункан вышел из-за прилавка и направился ко мне.

— Я могу для вас что-нибудь сделать? — спросил он.

— Мое имя Хортон Смит. Я прислал свою просьбу…

— Минутку, — быстро ответил Дункан, пристально глядя на меня. — Когда начала приходить ваша корреспонденция, я узнал ваше имя, но сказал себе, что тут может быть какая-то ошибка. Я подумал, может…

— Ошибки нет, — сказал я, протягивая руку. — Здравствуйте, мистер Дункан.

Он схватил мою руку и пожал ее.

— Маленький Хортон Смит, — проговорил он. — Вы часто приходили со своим папой… — Глаза его сверкнули под тяжелыми бровями, он еще раз пожал мне руку.

«Все в порядке, — подумал я, — старый Лоцман Кноб по-прежнему существует, и я здесь не чужак. Я вернулся домой…»

— Вы тот самый, что часто выступает по телевизору и по радио? — спросил он меня.

Я подтвердил.

— Лоцман Кноб гордится вами, — проговорил Дункан. — Вначале было трудно привыкнуть слушать по радио парня из нашего города, и видеть его на экране. Но мы приспособились, и теперь большинство из нас постоянно слушает вас и обсуждает это впоследствии. Мы говорим между собой, размышляя, что Хортон сказал вчера, принимаем ваши слова на веру, как проповедь. Но, — добавил он, — зачем вы вернулись? Не в том дело, что мы не рады вас видеть…

— Я думаю остаться здесь на некоторое время. На несколько месяцев. А может быть, и на год.

— Отпуск?

— Нет. Не отпуск. Я хочу кое-что написать. Для этого мне нужно куда-нибудь уехать, где у меня было бы свободное время.

— Книгу?

— Да. Я надеюсь, что это будет книга.