она хочет…
– Только через мой труп! – заявила Роза Оливент, упрямо поджав губы. – Ты знаешь, мама, что все, что мы делаем, для ее же пользы! Кроме того, я уверена, что, если бы был жив ее отец, он презирал бы Клиффорда Калвера.
Графиня снова вздохнула.
– Проблема в том, что никто не знает, за что люди любят друг друга. Вероятно, у мистера Калвера есть какие-то скрытые добродетели, которых мы не в состоянии рассмотреть, моя дорогая…
– Нет у него никаких добродетелей. Он обыкновенный волокита и охотник за приданым – вот и все, – сказала миссис Оливент и была недалека от истины. – Каким-то образом ему удалось втереться в доверие к Рейни. Спору нет, он действительно красавец, и те, кто его знает, говорят, что он интересный собеседник.
– Внешность и острословие – необходимые качества для мужчины. Но это лишь поверхностные качества, – сказала графиня. – А мне бы хотелось, чтобы рядом с Рейни был мужчина с благородной, доброй, отзывчивой душой. Арман де Руж – как раз такой юноша.
Миссис Оливент присела на край кровати.
– Так ты все еще рассчитываешь на него?
– Ну конечно! Ведь он безумно в нее влюблен. Разве ты сама этого не замечаешь?
Миссис Оливент пожала плечами.
– Вполне возможно, – кивнула она. – К тому же вынужденное одиночество всегда сближает юношу и девушку…
Графиня помолчала. Хрупкую полуденную тишину нарушил стук молотков. Графиня открыла глаза и улыбнулась дочери.
– Это рабочие, – сказала она. – Не станешь же ты спорить, дорогая, Арман прекрасно справляется с реставрацией замка. Ты слышала, что вчера за ужином сказал господин Лемар? Директор архитектурной фирмы признался, что такого великолепного работника, как Арман, у них не было с самой войны…
– Не спорю, он мне нравится, – сказала миссис Оливент. – Но Рейни не обратит на него внимания до тех пор, пока ее сердце занято Клиффордом. Я слишком хорошо ее знаю. Легче осла переупрямить.
Тем временем их подопечная Рейни в сопровождении двух изнывающих от жары овчарок вошла в помещение местной почты. Ее лицо и плечи успели покрыться золотистым загаром. Волосы она остригла покороче. Худенькая, в узких голубых джинсах и хлопчатой рубашке, она была похожа на мальчишку. Только ее глаза были глазами женщины, которая страдает в разлуке с любимым. Недавно служанка сказала, что отнесла графине письмо, а для нее, для Рейни, писем по-прежнему нет.
Рейни стал одолевать страх. Может быть, с Клиффордом что-то случилось?… Она не замечала окружающей ее роскошной природы – пышной растительности, оливковых рощ, величественных гор, синего неба. Без Клиффорда все ей было не в радость. Его долгое молчание измучило ее. Иногда Рейни подумывала о том, чтобы первым же самолетом вылететь в Лондон. Единственное, что ее останавливало, – гордость. Кроме того, у нее не было своих денег… Мать покупала ей платья, давала на карманные расходы, но этой мелочи было недостаточно на билет до Лондона. Конечно, она могла бы занять денег – например, у Армана или у кого-нибудь из многочисленных знакомых в Шани… Если бы только была уверена в том, что Клиффорд ее любит.
Но он не писал, и Рейни начала сомневаться в его любви. Может быть, он больше вообще не желает ее видеть. Даже слепая страсть не могла заставить Рейни навязываться мужчине, который к ней равнодушен.
Она решила отправить ему телеграмму и напрямик спросить его об этом. Пусть будет, что будет.
В помещении почты было сумрачно и прохладно.
Рейни написала:
Она вручила текст телеграммы почтмейстеру Жану. Старик кивнул и сказал, что «как можно скорее» отправит телеграмму в Лондон. Поблагодарив и не сомневаясь в его добросовестности, Рейни вышла на улицу и поплелась домой. Овчарки преданно следовали за ней.
Взглянув на древние стены замка-монастыря, она почувствовала, что ее глаза застилают слезы, а с языка сами собой срываются слова беззвучной молитвы:
– Боже милостивый! Сделай так, чтобы Клифф не разлюбил меня! Прошу тебя, Боже, хоть бы с ним ничего не случилось!
А час спустя верная Елена доставила хозяйке запечатанный конверт с почты. Андрина де Шани прочла отчаянное послание внучки со смешанным чувством вины и торжества. Потом она медленно разорвала листок на мелкие кусочки, позвала Розу и сообщила, что развязка не за горами.
– Единственное, о чем нам нужно подумать, – сказала она, – это о том, как мы все объясним Рейни, когда вернемся в Лондон.
– Надеюсь, никто из них ничего не узнает, – сухо сказала миссис Оливент. – Их связь оборвется раз и навсегда. Рейни никогда не захочет его видеть. Она вся в своего отца. Щедрее человека, чем мой Микаэль, нельзя было сыскать в целом свете, но, если кто-то обманывал его доверие, этот человек просто переставал для него существовать.
Старая графиня принужденно улыбнулась и потянулась за нюхательной солью. Можно было лишь надеяться, что гнев Рейни не обернется против них самих.
– А где сейчас наша малышка? – поинтересовалась она.
– В студии. Позирует Арману.
– Вот это хорошо! – воскликнула графиня и снова почувствовала себя счастливой.
9
В просторной комнате, где когда-то молились монахи, теперь работал Арман. С замирающим сердцем он наносил на холст первые мазки.
Последние три недели он был счастлив, как никогда в жизни. Все свое время он делил между архитектурной фирмой в Каннах и замком Шани. Зато вечерами, а также в выходные графиня приглашала его к себе. Он мог часами наслаждаться обществом Рейни, которая успела привыкнуть к нему и считала своим другом. К сожалению, радость омрачалась тем, что имя Клиффорда Калвера не сходило с ее уст. К тому же Арман видел, как печалится Рейни. И знал причину ее тоски.
Синяк у Армана под глазом прошел, но ненависть к Клиффорду осталась. Молодой француз не способен был простить обидчику предательства по отношению к Рейни. Между тем даже против своей воли Арман чувствовал к Клиффорду что-то вроде признательности – за то, что тот, кажется, оставил девушку в покое. Его любовь к Рейни все крепла. Он был готов отдать за нее жизнь. Один ее вид возбуждал любовную лихорадку: ах, это милое лицо, эти страстные темные глаза!… Он видел ее настоящей богиней. И поклонялся ей как богине.
Лучшей наградой стало для него позволение писать ее портрет. Он не считал себя выдающимся художником, но каждое движение его кисти говорило о любви. Как бы он хотел родиться гением, чтобы суметь запечатлеть для вечности ее прекрасные черты!
– Пожалуйста, не смотри так печально! – умолял он. – Попробуй улыбнуться!
Кончики ее губ насмешливо дрогнули, однако сама она лишь вздохнула.
– Что я могу поделать, если у меня грустно на душе, Арман. И ты знаешь это.
Склонившись над мольбертом и смешивая краски, молодой человек слышал, как колотится его сердце.
– Да, я знаю, – пробормотал он. – Но постарайся… Мне бы не хотелось, что ты вышла на портрете такой печальной. И твоей бабушке это не понравится.
