Он сожжет меня. Он растопит меня.

Заставит меня подчиниться.

Я не живу. Я всего лишь существую. Я больше не знаю себя.

Но Лон по-прежнему знает ее, по-прежнему — несмотря ни на что — желает ее. Он по-прежнему видит в ней юность, огонь, он видит прежнюю пылкую девушку из Америки.

Он не забыл ее смех, не забыл ее ум. И она нужна ему. Просто быть желанными — вот ключ к каждому из них. Желанными физически. Эмоционально.

Пальцы Лона раздвинули ее губы, его губы изогнулись в легкой улыбке и сомкнулись с ее губами. Она сдавленно вскрикнула.

Она была на небесах.

От поцелуя Лона земля и небо поменялись местами. Никто, думала Софи, задыхаясь, никто не целовал меня так.

Казалось, прошли часы и часы, прежде чем Лон поднял голову.

Конечно же, она целовала только Клайва. Но когда Лон целовал ее, это не было поцелуем в обычном значении этого слова: губы в губы. Не целовать. Дышать. Ощущать. Впервые быть живой.

— Вот правда, — сказал Лон, проводя большим пальцем по ее трепещущим губам. — Запомни. Правда. Это все, что у нас есть, Софи.

Правда…

Софи неуклюже поднялась на ослабевшие ноги, сделала несколько шагов. Во всем теле она чувствовала предательское тепло, а внутри было горячо, внутри ее била дрожь.

Он не должен был творить с ней такое. Так он действовал на нее в Элмсхерсте. Он будил в ней дикость, остроту реакций… голод.

Она чувствовала, что взгляд Лона следует за ней. Она опустилась на колени. Кости не выдерживали ее веса.

Лон заложил ладони за голову и крикнул:

— Все в порядке?

Он улыбался. Он упивался каждой минутой ее страданий. Софи стиснула кулаки, и ногти впились в ладони.

Остаток ночи Софи не спала. Глухой гул водопада в темноте был музыкой для нее, он придавал своеобразия безграничности леса.

Но ей нужно больше. Она обхватила руками колени и переплела пальцы. Она хотела большего всегда, сколько себя помнила. И это стремление к большему пугало ее.

А может быть, большее — это не обязательно плохо. Может быть, большее — это еще не эгоизм, оно не обязательно влечет за собой кару. Может быть, большее — это то, что вывело бы ее из-под влияния мачехи, помогло бы найти себя…

Солнце поднималось над почти скрытым густой зеленой листвой горизонтом, водопад шумел громче, яростнее. Что-то, доселе дремавшее в Софи, пробуждалось к жизни. Не многим американским девушкам доводилось видеть то, что довелось видеть ей… Делать го, что довелось делать ей. И нет причин для того, чтобы ставить крест на приключениях. Совершенно никаких причин.

Лон проснулся через два часа после рассвета. Софи поняла, что он не спит, в одно мгновение. В тихом утреннем воздухе возникла напряженность, которая тут же передалась Софи, но она исполнилась решимости быть настороже, не допускать возвращения того, что пришло к ней с ночным поцелуем.

Что-то Лон сотворил с моим телом этим поцелуем, думала Софи, стоя в отдалении в тени дерева, что росло вблизи речного берега. Он заставил ее тело трепетать, ныть, тосковать все время, пока он спал.

Воздух сделался тяжелее, и настроение Софи упало. Ей было жарко, хотелось есть. И оказаться подальше от Лона.

Разве может день длиться так долго? Возможно ли, что она завтра проснется и вновь наступит это мучительное ожидание?

Ей нужен дождь. Мощный тропический ливень, который положил бы конец тягостной влаге атмосферы, равно как и давлению, которое разрывает ее изнутри. В ее родных местах тихо и прохладно, а в этом адском мареве (которое она ощущает так же физически, так же реально, как ощущает Алонсо) она чужая.

Что, неужели ветерок? Софи жадно подняла лицо к небу, и ворот ее майки натянулся. Движение воздуха заворожило ее. Но, открыв глаза, она увидела, что листья пальм по-прежнему неподвижны.

Лон ленивой походкой, засунув руки в карманы брюк, подошел к ней.

— У тебя грустный вид, любовь моя.

Софи стиснула зубы.

— Я вся горю.

А ты не помогаешь, Хантсмен.

Он улыбается. Он знает. Знает в точности, что с ней сделал. И изображает непонимание.

— Кучевые облака, — сказал он. — Приближается гроза. Вот и давление увеличилось. Гроза сразу собьет жару. Но осталось еще часа два. Все зависит от ветра.

— Какого ветра? — Софи вскинула голову и слишком поздно сообразила, что именно этого он от нее и ждал.

Он хотел, чтобы она взглянула на него. Хотел, чтобы она увидела языки пламени в его глазах, почувствовала жар от его огня.

Того огня, который таился в его ночном поцелуе. Этот огонь в его глазах всякий раз, когда он смотрит на нее.

— Не надо, — прошептала Софи, делая неловкий шаг назад. — Не повторяй. Ты слишком хорошо целуешься.

— Не надо такого отчаяния, Софи. Хороший поцелуй не такая уж плохая штука.

Кто бы это говорил? Рот Лона магнитом притягивал к себе ее взгляд. Она изучала изгиб его полных губ, точнее, верхней губы. Магический рот. Изумительная линия. Почему она никогда раньше не замечала его губ? Это они придают его лицу теплоту… доброту. Глаза у него холодные, шрам на щеке добавляет непреклонности, но вот этот великодушный рот… Когда эти губы целуют ее… О, тогда он становится самым щедрым человеком на свете.

Там, в гамаке, когда руки Лона обвивали ее, а твердая грудь прижималась к ней, она по-настоящему захотела, чтобы мужчина захотел ее.

Она хочет быть нужной мужчине.

Ей нужен мужчина, который бы сорвал с нее одежду, подарил ей любовь и пообещал делать это снова и снова, пока она не станет высохшей, морщинистой семидесятилетней старухой.

Горячие слезы обожгли ее глаза. Ком застрял в горле. Все чувства спутались в ней в клубок, и причиной тому — Лон.

— Ты все изменишь, — произнесла она вслух.

— Я этого и добиваюсь.

— Тебе понравилось меня целовать.

— Да. — Глаза Лона сияли.

— Ты ни капельки не чувствуешь себя виноватым.

— Абсолютно. Я рад, что поцеловал тебя. И буду рад повторить. — На его губах появилась таинственная улыбка, и Софи передалось его удовольствие. — Между прочим, — добавил Лон без тени колебания, — я думаю, что так и сделаю.

Он вытянул руки и привлек Софи к себе с уверенностью человека, который совершенно точно знает, что делает.

Его ладони обхватили ее шею, большие пальцы нащупали ямочки над ключицами. Она беззвучно ахнула, ее кожа натянулась и вспыхнула.

Голова Лона медленно склонилась над ней, его губы накрыли ее рот и опрокинули ее обратно в пучину чувств. Поцелуй был легкий, веселый, игривый, и все-таки он породил в Софи череду волн удовольствия. Мышцы ее живота сжались, нижняя часть спины ощутила жжение, и она почувствовала поток горячей крови, бегущий внутри нее.