Всем нам война четырнадцатого года, —Наивным старомодным поединкомС отсталыми понятьями о чести.Раскланиваясь в воздухе друг с другом,Летали знаменитейшие асы!А танки выходили в одиночку,Как чудища, которых отпускаютС цепи, чтоб поразить воображенье.Кричала пресса, проливая слезы,О бреши, сделанной в готическом соборе,И нации друг друга упрекалиВ жестокости. Жестокость! Это словоТеперь с вооруженья армий снято,Оно заменено — уничтоженьем.<Июль 1940>
Дубы Сен-Клу
Пылают Франции леса,Дубы Сен-Клу, узорчатые клены,Густые липы Севра и Медона,Ваш черный дым встает под небеса!Враги идут. Навстречу им с презреньем,С отвагой, с яростью, с ожесточеньемБросала Франция цвет юности своей.Растоптан он на Сомме и на Эне,На Марне, на Уазе и на Сене…О реки родины, вы изменили ей!О реки тихие, отрада пар влюбленных,Удильщика воскресного приют,Когда к вам танки двинулись в колоннах,Вы их не сбросили лавиной вод взметенных,Вы пропустили их. Они идут.Но вы, леса, вы поджидали молча,Пока они войдут под вашу сень.Вы взяли их в кольцо древесных полчищ,Где с полумглою схож зеленый день.Вы дали им прохладой насладиться —И пламя преградило путь убийцам,Ваш черный дым плывет под небеса…В раскатах взрывов, в самом пекле боя,Вы умираете бесстрашно, стоя,Дубы Сен-Клу, узорчатые клены,Густые липы Севра и Медона…Пылают Франции леса.<Июль 1940>
«Свидетели великих потрясений…»
Свидетели великих потрясенийЗаговорят. Через десятки лет,Когда следы глубоких разрушенийТрава затянет, явится поэт.В какой стране, не ведаю… Овидий,Гюго иль Пушкин, Гете иль Шекспир,Он из рядов людских неслышно выйдетИ, как свое наследство, — примет мир.Все пепелища, все воспоминанья,Земли чудовищно изрытый лик,И мертвецов сухие показанья,И кинопленки яростный язык —Он все возьмет. В спокойном полумракеБольшого города, где дышит сон,Вообразит летящий с неба факелСырую тьму убежищ, тихий стон.
