хотели навсегда закрыть дело о похищении Мэгги Роуз Данн.

В конце сентября мы с Джеззи Фланаган отправились на Виргинские острова — решили сбежать от всех на уик-энд. Сия плодотворная идея принадлежала Джеззи. Нас обоих возбуждала мысль провести четыре дня наедине. А вдруг мы не сможем выносить друг друга так долго? Это предстояло выяснить.

На улицах острова Вирджин-Горда никто не оборачивался на нас. Это радовало: в округе Колумбия мы смотрелись как весьма экзотичная парочка и нас постоянно разглядывали.

Мы брали уроки подводного плавания с аквалангом у семнадцатилетней негритяночки, катались верхом вдоль побережья, растянувшегося почти на три мили, отправились на «ренджровере» в густые заросли, где проплутали полдня. Но самым незабываемым было посещение островка, который мы окрестили «Частный остров Джеззи и Алекса. Рай». Это местечко приискали для нас в отеле, отвезли туда на моторке и оставили одних.

— Это самый восхитительный уголок в моей жизни, — радовалась Джеззи. — Ты только взгляни на эту воду и песок, на эти рифы и нависшие скалы!

— Конечно, не Пятая стрит, но ничего, сойдет.

Я разбежался и сделал тройной прыжок у самой кромки воды. Наш островок представлял собой длинный шельф из белого песка, хрустевшего под ногами как сахар. Вдоль берега тянулась буйная зеленая поросль, там и сям виднелись белоснежные розы и бугенвиллеи. Весеннее сине-зеленое море сияло чистотой.

На гостиничной кухне для нас упаковали еду — отличные вина, экзотические сыры, омары, крабы и разные салаты. Поблизости не было ни души. Мы вели себя естественно: разделись догола, радуясь отсутствию всяческих запретов. Мы ведь в раю.

Я рассмеялся, ложась на песок рядом с Джеззи. Я делал то, в чем долгое время отказывал себе: радовался, чувствуя полную гармонию с окружающим миром. Я раскрылся миру и был несказанно благодарен судьбе за это. Кончились три с половиной года, посвященные скорби и добровольному заточению.

— Ты хоть представляешь, как ты прекрасна? — спрашивал я Джеззи, лежа рядом с ней.

— Не знаю, заметил ли ты, но у меня в сумочке всегда есть пудреница. С маленьким зеркальцем. — Она заглянула мне прямо в глаза, как будто видела там что-то, неведомое мне. — С тех пор как я поступила на работу в Секретную службу, я стараюсь не выглядеть привлекательной. В вашингтонском обществе, где властвуют мужчины, я вынуждена задавить в себе женщину. — Подмигнув, Джеззи продолжала: — Алекс, ты бываешь таким суровым, а на самом деле такой веселый, забавный! Думаю, твои дети знают об этом. И дразнят тебя! Ух, папаня, бука!

Она принялась щекотать меня.

— Нечего переводить разговор на меня, Джеззи. Мы говорили о тебе.

— Это ты говорил. Ну, ладно: иногда я хочу быть симпатичной, эдакой простушкой Джейн. Спать в бигуди и смотреть старые фильмы.

— Весь уик-энд ты будешь красавицей. Никаких бигуди. В волосах — только ленты и свежие цветы. Купальник — без бретелек. А лучше — без. В смысле — без купальника.

— Я сейчас хочу быть красивой. В Вашингтоне — совсем другое дело: там это создает проблемы. Представь, что ты идешь к боссу с важным докладом, над которым работал несколько месяцев. А он первым делом заявляет: «Малыш, тебя жутко уродует это платье». Так и тянет ответить: «А пошел ты в задницу!»

Мы обнялись, и я прошептал:

— Спасибо, что ты есть — и такая красивая!

— Это для тебя, — заулыбалась Джеззи, — мне многое нравится делать для тебя. И еще — когда ты что-то делаешь для меня…

И мы в который раз сделали друг другу приятное.

Мы с Джеззи не сумели друг другу наскучить, напротив, это райское местечко еще больше сблизило нас. Вечером, сидя в одном из уличных кафе и наблюдая за беззаботными обитателями и гостями острова, мы думали, почему бы нам не бросить все и не зажить такой же жизнью… Поедая мясо креветок и устриц, мы проболтали часа два, изливая друг другу душу.

— Алекс, я была абсолютно загнанной особой. И не только в этом деле о похищении, когда я посещала все инструктажи и участвовала в погоне. Я была такой с тех пор, как себя помню: вбив что-то в голову, уже не сворачивала с пути.

Я молчал, жаждая выслушать ее и узнать о ней все.

— Вот я сижу здесь с пивом. — Она подняла свою кружку. — А ведь мои родители были алкоголиками. Они стали тунеядцами задолго до того, как это вошло в моду. Но об этом знали только мы, дома. Только там они скандалили. Отец напивался до потери сознания и засыпал в «любимом папином кресле». Мать, наоборот, могла полночи проторчать за столом со своим «Джеймсоном». «Джеззи, крошка, принеси еще бутылочку „Джеймсона“». Я у них была официанткой. Так и отрабатывала свое содержание до одиннадцати лет.

Замолчав, Джеззи заглянула мне в глаза. Мне еще не приходилось видеть такой незащищенной и неуверенной в себе эту женщину, которая в Секретной службе слыла воплощением дисциплины и воли.

— Хочешь, чтобы я прекратила? Хочешь облегчить мне жизнь?

— Нет, Джеззи, я должен услышать все, чтобы досконально узнать тебя.

— Мы все еще на отдыхе?

— Да, и я правда хочу все услышать. Просто рассказывай, доверься мне. А если мне станет скучно, я просто уйду, а ты оплатишь счет.

Засмеявшись, она продолжала:

— Я любила своих родителей особой любовью. Наверное, и они по-своему любили свою «крошку Джеззи». Я как-то говорила тебе, что не хотела быть неудачницей, как мои родители.

— Может, ты чего-то не понимала, — улыбнулся я.

— Видимо. Во всяком случае, придя в службу, я вкалывала днями и ночами. Ставила перед собой труднодостижимые цели — например, стать старшим инспектором в двадцать восемь лет. И достигала этого. Из-за чего и рухнуло мое замужество: работа была для меня важнее семьи. Знаешь, почему я начала разъезжать на мотоцикле?

— Нет, и почему ты меня катаешь — тоже.

— Потому что я никак не могла перестать работать, не забывала о работе даже дома, по ночам. До покупки мотоцикла. Знаешь, когда несешься со скоростью сто двадцать миль, то думаешь только о дороге. А остальное улетучивается из головы. И работа тоже.

— Отчасти по той же причине я играю на пианино, — признался я. — Сочувствую тебе — в такой семье расти непросто.

— Я рада, что наконец рассказала о них. До тебя никто этого не знал. Всю мою историю знаешь ты один.

И мы снова обнялись прямо за столиком кафе. Никогда я еще не чувствовал себя таким близким ей. Милая, славная Джеззи. Мне не забыть этих дней, нашего визита в рай.

Каникулы кончились внезапно. Мы вдруг очнулись в салоне самолета «Американских авиалиний», пристегнутыми к креслам. Синоптики сулили дождливую пасмурную погоду. Итак, назад — к Работе.

Во время полета мы слегка отдалились друг от друга. Мы вдруг одновременно начинали говорить, потом синхронно замолкали, играя в игру «сначала — вы». Впервые за эти дни мы вспомнили о нашем общем деле: завязался служебный разговор.

— Алекс, ты и вправду веришь, что у него раздвоение личности и он знает, что случилось с Мэгги? Ну, пусть Сонеджи знает. А Мерфи?