— Куда ты прёшь? — вопил мальчишка. — Мы же окружены!
Горгулья сердито щёлкнула клювом.
— Тихо. Я думаю.
Что было не так-то просто во всём этом бардаке. Я вылетел обратно на середину площади. Со стороны всех улиц медленно наступали солдаты: винтовки наизготовку, сапоги грохочут, регалии побрякивают. Фолиоты на крышах нетерпеливо загомонили и принялись спускаться пониже. Шорох их когтей по черепице напоминал стрекот тысяч насекомых. Горгулья замедлила бег и остановилась. Мимо просвистело ещё несколько пуль. Парень, болтающийся у меня в лапах, был очень уязвим. Я поставил его перед собой, и каменные крылья сомкнулись над ним, защищая от пуль. Это принесло дополнительную выгоду: теперь я не слышал его возражений.
Серебряная пуля отлетела от крыла, ужалив мою сущность своим ядовитым прикосновением.
Мы были окружены со всех сторон: на уровне улицы — серебро, вверху — фолиоты. Оставался только один выход. Средний путь.
Я немного отвел крыло и приподнял парня, чтобы ему было виднее.
— Взгляни-ка, — сказал я. — Как тебе кажется, у какого из этих домов самые тонкие стены?
Парень сперва не понял. Потом глаза у него расширились.
— Ты что, решил…
— Вон у того? С розовенькими ставенками? Да, возможно, ты прав. Ну, посмотрим…
И с этими словами мы рванули вперёд, сквозь дождь пуль: я — вытянув клюв и сузив глаза, он — задыхаясь и пытаясь одновременно сжаться в комок и закрыть голову руками. На земле горгульи могут развивать довольно приличную скорость, главное — изо всех сил помогать себе крыльями. Не могу не отметить, что на мостовой за нами оставался узкий выжженный след.
Вот краткое описание моей цели: затейливый четырехэтажный дом, ухоженный, длинный, с высокими арками в первом этаже, говорящими о том, что там находятся торговые ряды. Позади него вздымались суровые шпили Тынского собора.[47] Владелец дома явно его любил. На каждом окне были двустворчатые ставенки, свежевыкрашенные в миленький розовый цвет. На каждом подоконнике стояли длинные, низкие цветочные ящики, до отказа набитые розово-белыми петуниями; каждое окно изнутри было целомудренно занавешено тюлевыми занавесками с оборочками. Короче, все на редкость изящное. Только что сердечки в ставнях не выпилены.
С двух ближайших улиц побежали солдаты, намереваясь нас отрезать и окружить.
Фолиоты посыпались с водосточных желобов и принялись спускаться на мостовую, расправив складки кожи подмышками, точно парашюты.
Взвесив все обстоятельства, я решил, что целиться надо во второй этаж, как раз посередине между теми и другими противниками.
Я подпрыгнул с разбегу, крылья мои загремели, развернувшись, и двухтонная горгулья гордо взмыла в воздух. Навстречу нам устремились две пули и мелкий фолиот, слегка опередивший своих товарищей. Пули пролетели мимо, а фолиот получил в морду каменным кулаком. От удара он превратился в нечто круглое и плоское, смахивающее на грустное блюдо.
Двухтонная горгулья влетела в окно второго этажа.
Мой Щит все ещё действовал. Так что нас с парнем в целом защитило от посыпавшихся на нас осколков стекла, кирпичей, щепок и кусков штукатурки. Это не помешало парню испуганно вскрикнуть. Пожилая леди в инвалидной коляске, которую мы миновали в высшей точке нашего маршрута, сделала то же самое. Я успел мельком заметить уютную спаленку, в которой, пожалуй, было многовато кружевных салфеточек, а потом мы снова навеки ушли из жизни пожилой леди, покинув её спальню сквозь противоположную стену.
Мы рухнули вниз, в прохладную тень тихой улочки, вместе с ливнем кирпичей, запутавшись по пути в белье, которое какая-то неразумная хозяйка вывесила на верёвке напротив своего окна. Мы тяжело приземлились. Горгулья большую часть удара приняла на свои жилистые лапы, однако парень все же выпал из её объятий и закатился в канаву.
Я устало поднялся на ноги. Мальчишка тоже. Шум позади нас звучал теперь приглушенно, но солдаты с фолиотами не заставят себя ждать. Улочка, на которой мы стояли, вела в глубь Старого Города. И мы, не сговариваясь, направились туда.
Полчаса спустя мы сидели в тенистом заброшенном саду и переводили дух. Шума погони давно уже было не слышно. Я, разумеется, принял менее приметный облик Птолемея.
— Итак, — сказал я. — Как насчёт не привлекать к себе внимания?
Парень не ответил. Он смотрел на что-то, зажатое у него в руке.
— Про Арлекина, полагаю, придётся забыть, — продолжал я. — Если у него есть хоть капля разума, после всей этой потехи он эмигрирует куда-нибудь на Бермуды. Ты его больше никогда не увидишь.
— Мне это и не нужно, — ответил мой хозяин. — К тому же и никакого проку от этого не было бы. Арлекин убит.
— А?
Моё прославленное красноречие изрядно пострадало в результате недавних событий. Именно в этот момент я осознал, что мальчишка до сих пор держит свой хот-дог. После всех пережитых приключений хот- дог выглядел не блестяще: вместо квашеной капусты он теперь был облеплен пылью от штукатурки, щепками, осколками и цветочными лепестками. Парень смотрел на него, не отрывая глаз.
— Послушай, — сказал я, — я понимаю, ты проголодался, но всему же есть предел! Давай я тебе гамбургер раздобуду, что ли.
Парень покачал головой и грязными руками развернул булочку.
— Вот, — медленно произнёс он. — Вот то, что обещал нам Арлекин. Наш следующий контакт в Праге.
— Сосиска, что ли?
— Да нет, дубина! Вот.
Он вытянул из-под сосиски клочок картона, слегка помятый и замаранный кетчупом.
— Арлекин был продавцом хот-догов, — продолжал он. — Это было его прикрытие. А теперь он погиб за родину, и отомстить за него — часть нашей миссии. Но для начала — вот тот волшебник, которого нам нужно отыскать.
И он показал мне картонку. На ней было накарябано всего четыре слова:
КАВКА ЗОЛОТАЯ УЛИЦА, 13
К великому моему облегчению, происшествие на Староместской площади мальчишку кое-чему научило. Он больше не пытался строить из себя беспечного английского туриста. Вместо этого он весь тот мрачный, неуютный вечер предоставил мне водить его по лабиринту ветхих пражских закоулков осторожно, крадучись, как то и подобает шпионам, находящимся на вражеской территории. Мы пробирались на север крайне терпеливо. Встреч с патрулями, которые разошлись во все стороны от площади, мы избегали, окутывая себя Сокрытием или, по возможности, прячась в заброшенных зданиях, пока солдатня не протопает мимо. Нам помогали сумерки и то, что нас почти не выслеживали с помощью магии. Несколько фолиотов скакали по крышам, рассылая магические Импульсы, но их я легко отражал, не будучи замеченным. А кроме фолиотов, не было никого: ни спущенных с цепи полуафритов, ни самого завалящего джинна. Пражские власти полагались в основном на своих ненаблюдательных людей-солдат, и я этим воспользовался сполна. Не прошло и часа с тех пор, как мы пустились в бегство, а мы уже пересекли Влтаву верхом на грузовике с овощами и теперь пешком пробирались через сады к подножию замка.
Во дни величия империи невысокий холм, на котором стоял замок, каждый день, едва стемнеет, озарялся тысячей фонариков. Фонарики меняли цвет, а порой и расположение, в соответствии с прихотями императора, озаряя многоцветным сиянием деревья и дома, цепляющиеся за склоны холма.[48] Теперь все фонарики были перебиты и приржавели к своим столбам.
