бы закоренелому преступнику в безымянной могиле, если бы влюбленная жена не выкупила его тело своим, совратив таким образом конвойного Дорожкина с пути истинного, о чем он, правда, ничуть не жалеет. Где мужа-то похоронили, Василиса Аристарховна?

Святковская, прищурившись, посмотрела на Андрея. Сейчас у нее было бесстрашное и высокомерное лицо. Глаза горели злобой, как у сильного зверя, угодившего в капкан и заметившего своих врагов.

– Не вашего ума дело. Где надо, там и похоронен.

– Да нет, мы его прах не потревожим, – сказал Корешков. – Это я просто так поинтересовался, для общего развития. Вот о живых мы попросим вас рассказать подробнее.

– О ком это?

– В первую очередь о Вершинине и Потоцком.

– При случае расскажу. Что там особенно таить...

– Не при случае, Василиса Аристарховна, а прямо сейчас. Зачем тянуть резину...

Все-таки некоторые важные бумаги у Василисы Аристарховны при себе имелись. Она держала их в сумочке и отдала сыщикам добровольно. Даже беглого ознакомления с ними оказалось достаточно, чтобы получить санкцию на арест Потоцкого. Его задержали во второй половине дня. К тому времени сама Святковская уже находилась в следственном изоляторе.

На следующее утро Василису Аристарховну привели в камеру для допросов, где ее уже поджидал Корешков. Он предполагал, что пожилая женщина будет вести себя агрессивно, требовать адвоката, прибегать к другим уверткам. Однако Святковская вела себя столь безропотно, что это даже насторожило Андрея. Уж не рассказывает ли она о мелочах, чтобы отвлечь внимание следствия от крупного? Есть в арсенале преступников такой старый трюк.

– После мужа я больше всех на свете любила младшего сыночка моего, Феликса, – тихо говорила Василиса Аристарховна. – С рождения он оказался совсем беспомощный, врачи говорили, что не жилец. Но я даже мысли такой не могла допустить. Ведь это Славин ребенок, значит, он должен жить, должен быть всегда рядом. И я выходила его. Хотя он по-прежнему болен и нормальной жизни у него нет.

– Почему так получилось? – сочувственно поинтересовался Корешков, на минуту забыв о своей функции следователя.

– Это одному Богу известно. Я на здоровье сроду не жаловалась. Слава мой – тоже. Особо вредных привычек за нами не водилось. Выпивали умеренно, за компанию. Наркотиками не баловались, они раньше вообще были у нашего люда не в чести. А вот родился такой больной... Сначала я думала, пускай я терплю горе, зато маленький мой счастлив, потому что положения своего не понимает. Но со временем он стал мне уже не горем, а счастьем. Он единственный любил меня по-детски всей душой.

– Кажется, у вас ведь был еще один сын, старший, – осторожно напомнил Андрей.

Святковская вздохнула:

– Да, Коля. Ничего, кроме горя горького, тот мне не принес. Я только и вздохнула свободно, когда он наконец сгорел от водки своей проклятущей. Опять же непонятно, в кого. Мы с первым мужем выпивали не так чтобы уж часто, а Колька ведрами это зелье хлестал.

– А Надежда? Разве внучка не служила вам опорой, утешеньем?

– На Надьку мне любви уже не хватило. Все досталось мужу, а остальное Феликсу, израсходовала на него все до последнего.

– Если не любить, могли бы по крайней мере ее пожалеть. Ведь Надежду убили по-вашему распоряжению.

– Ничего подобного. Я приказала Борьке убрать ее куда-нибудь подальше.

– Почему?

– Чтобы вы к ней цепляться перестали. А идиот Вершинин понял это по-своему. К тому же сделал это как-то коряво, зачем-то связался с мотоциклистами. Все можно было сделать гораздо проще. Ох и зла я на него была! Тогда сразу я рассчитаться с ним не могла. Надо было сперва замену подыскать.

– Что значит «тогда»? Теперь и подавно не сможете. Вскинув брови, Святковская посмотрела на Андрея многозначительным взглядом и ничего не ответила.

В последнее время Борис Вершинин остро почувствовал свою неприкаянность.

Не склонный обычно к аналитическим размышлениям, тут даже он задумался: почему так произошло? Что бы он ни взялся сейчас делать, все пойдет прахом, все будет впустую. Решил, что виной всему случайные совпадения. Сначала прикрыли лавочку Потоцкого, и работавшие с ним в связке, в том числе и Борис, автоматически оказались не у дел. Тут же последовала гибель Надежды. Это больше, чем кого-либо, коснулось его. Не то чтобы он испытывал к ней любовные чувства, на любовь Борис вообще был не способен, но все же между ними установились приятельские отношения. Она тоже не пылала к нему большой любовью, но все же иногда по нескольку дней подряд жила у него, готовила жратву и обстирывала. Получается, не за красивые глазки. Она рисковала, возясь со страховками, и получала за это приличные бабки. Столько Вершинин платил ей из-за личной симпатии, другая на ее месте имела бы гораздо меньше.

Теперь Надежды нет, и некуда ему приткнуться. Борис не заводил длительных любовных шашней. Женщины ему быстро надоедали, и он расставался с ними без всякого смущения. У него такая работа, что соприкасается со многими людьми, постоянно появляются новые знакомства. Женщины не оставляют Вершинина без внимания, только слишком близкие отношения тяготят его. Не намерен он связывать себя семейными узами, одному оно как-то проще получается. Свобода дороже.

Были у него на примете подружки, которым можно позвонить в свободное время, как, например, сегодня, в воскресенье. Начал звонить – и все без толку, прямо наваждение какое-то. Одна уехала на дачу, другая вышла замуж, третья по этому адресу больше не живет, четвертая занята.

Это что касается женщин. Однако получается, друзей у него тоже нет. Никто не позвонит, не пригласит в гости, на дачу или просто на обед. Имей он друзей, те обязательно знали бы, что Борис не любит готовить, терпеть не может мыть после еды посуду, глядишь и пригласили.

Есть, правда, дальние родственники. К ним напроситься на обед не грех. Только это сомнительное удовольствие. Одни родичи живут в Теплом Стане, другие – на Преображенке. И то и другое от Бескудникова не ближний свет, даже на машине умаешься туда ехать.

Помимо этих чисто житейских проблем, Вершинина беспокоила ситуация с байкерами. За устранение Надьки Святковской он заплатил Гризли только аванс, пятьдесят процентов. Вторую половину отдать не успел – тот погиб. Погиб неожиданно. Вызвал его на покатушки какой-то байкер по кличке Прыгун, никто его раньше в глаза не видел. В результате Гризли погиб. В глубине души Борис обрадовался – теперь деньги не придется платить, ему останутся. Ан не тут-то было: оказалось, этот чертов Гризли держал подручных в курсе своих денежных дел. Сейчас они возникли и требуют заплатить вторую половину. Конечно, никаких бумаг у них нет, их вообще не было, козыряют словами Гризли. Какое-то время байкеров можно мариновать, потянуть с выплатой, но в конце концов заплатить придется. Там ведь тоже серьезные пацаны собрались, в случае чего церемониться не станут. Достаточно сказать, что они узнали его телефоны: и домашний, и мобильный. Хотя он давал Гризли только один контактный номер – мобильный. Они же каким-то образом узнали все. Теперь звонят когда ни попадя, Вершинин лишний раз откликнуться боится. Вот сейчас «мобила» завела свой «Турецкий марш», а он не торопится отвечать, прикидывает: байкерское ли это время? Нет, пожалуй, те только под утро ложатся, это кто-то другой.

– Борис?

– Он самый.

– Добрый день, Борис! Это говорит Анджей с Зеленой Гуры. Помнишь меня еще?

– Ну а как же! Откуда ты говоришь?

– Я сейчас в Москве.

– Ты знаешь, что «Меркурий-сервис» закрылся?