Она приписала внизу свой телефон и адрес электронной почты, запечатала конверт и вернулась в приемную, где ее ждала Кристина Лорд.

— Вот, передайте, если когда-нибудь свяжетесь с ним.

— Сделаем все от нас зависящее. — Кристина убрала письмо в карман.

Джо не уходила, в нерешительности кусая губы.

— Полагаю, даже если у вас есть на примете какой-то другой донор, не Джон, вы все равно мне не скажете?

Кристина положила руку ей на плечо.

— Как только будет выявлен подходящий донор, мы поставим в известность вашего лечащего врача, — ответила она. — И мы настоятельно порекомендуем ему не говорить вам об этом до тех пор, пока не будет принято решение о сотрудничестве с этим донором. В любом случае он не будет знать фамилии — только идентификационный номер донора. Но я уверяю вас, как только будет найден подходящий вариант, мы немедленно сообщим врачу.

— Хорошо, — тихо сказала Джо. — Спасибо. Тогда… до свидания.

— До свидания, мисс Харпер. Желаю удачи.

Когда на лестнице стихли шаги Джо и захлопнулась входная дверь, Кристина Лорд вернулась к себе в кабинет и села за компьютер. Как раз этим утром в Банк костного мозга Джеймса Норберри поступила срочная заявка на донора для двухлетнего мальчика. Этот мальчик жил в Кембридже, ему провели курс антилимфоцитарного глобулина, который результатов не дал.

Кристина пробежала глазами информацию о больном.

С привычной сноровкой она занесла эти сведения в базу данных, составила карту крови Сэма и, когда запрос был готов, включила режим поиска.

В базе данных Банка были зарегистрированы свыше двух миллионов доноров, и каждый из них проверялся на совместимость антигенов крови. Теоретически возможны более шестисот миллионов комбинаций антигенов. Компьютер гудел, обрабатывая каждую из миллионов комбинаций, — сравнивал параметры, исключал несоответствия, сокращая до минимума число возможных доноров.

Казалось, только чудом можно выявить нужный трансплантат. И все же шансы были. И когда поисковая система находила совместимый трансплантат, это означало, что еще у одного умирающего появлялась надежда выздороветь.

Шестьсот миллионов комбинаций. Два миллиона доноров, разбросанных по всему миру, и один маленький мальчик в карантинном блоке кембриджской больницы.

Требовалось, чтобы Сэмюэл Дуглас Маршалл, его отец и единородный брат имели одинаковый гаплотип, а гаплотип Джо Харпер соответствовал гаплотипу матери Джона Маршалла.

Кристина прикинула, что шансы на успех составляют один из двадцати миллионов.

Двадцать первое апреля 1848 года. Фрэнсис Крозье стоит один на ледяном поле.

Корабли в сотне метров от него. Он с волнением смотрит на них. Говорят, что моряки повенчаны с морем и своими кораблями. В его случае это истинная правда. Он всей душой привязан к своему судну, чей корпус по-прежнему цел, несмотря на свирепые штормы минувшей зимы.

Крозье отдал «Террору» девять лет жизни. На нем он побывал во льдах Арктики и Антарктики, избороздил десятки тысяч морских миль. Это был его корабль — его товарищ, его гордость. Все еще красавец, как ни старались ураганные ветры покорежить его. Он вмерз в лед, чуть наклонившись на один бок. Могло показаться, что его корабль просто кренится на ветру, огибая береговую линию на пути из гавани в открытое море. А ведь когда-то он мчался по волнам. Но и этой зимой он не стоял на месте. По расчетам Крозье, «Эребус» и «Террор» вместе с дрейфующими льдами сместились километров на пятнадцать к югу. Продвижение есть, но явно недостаточное. Вот бы пройти на юг еще полторы сотни километров.

Интересно, сколько продержатся корабли?

Не исключено, что завтра их разобьет шторм или раздавят льды. А может, если лед не тронется, они так и будут дрейфовать годами. По пятнадцать километров в год. Тогда, глядишь, лет через десять их и вынесет в пролив, из которого открыт путь на запад. Крозье попытался представить, что ожидает «Террор» — корабль-призрак, бороздящий не отмеченный на карте океан. Найдет ли он Северо-Западный проход в одиночку, без капитана и команды?

Крозье взглянул на свои руки. Денек выдался погожий, всего десять градусов мороза, и он рискнул снять перчатки. Крозье поднес ладони ближе к лицу. Вокруг ногтя большого пальца выступила синева. Поражены были и костяшки пальцев. Покрывавшие их странные ранки образовались не в результате лихорадки или ушибов — ткань постепенно разлагалась изнутри.

Впервые Крозье позволил себе взглянуть правде в глаза. Он отмахивался от нее даже на протяжении последних недель, с тех пор как приказал переправить всю провизию на берег из опасения, что ураганные ветры разобьют суда. Даже последние несколько часов, когда уже отдал распоряжение готовиться в путь. Правда заключалась в том, что все они умирали.

Крозье поднял голову и увидел своего заместителя. Фицджеймс считался одним из самых красивых офицеров на флоте. Некогда высокий, статный, темноволосый, он теперь словно усох, ужался — плечи опущены, ноги при ходьбе заплетаются.

Фицджеймс уже несколько недель мучился воспалением легких. Врачи утверждали, что вылечили его, но Крозье за несколько метров слышал его тяжелое дыхание, перемежаемое зловещими хрипами.

— Что мы имеем? — спросил он Фицджеймса, когда тот подошел ближе. Утром Крозье попросил его подсчитать оставшиеся запасы.

— Немного, — ответил Фицджеймс. Он кашлянул и нахмурился. — Угля, если запускать паровозы, хватит на десять дней.

— А если на нем только готовить пищу?

— Возможно, дотянем до конца лета.

Сегодня впервые за четыре недели выдался тихий день. Весь последний месяц свирепые штормы сменяли один другой. Капканов на лис никто не ставил. Лишь однажды горстке матросов удалось прорубить лунки во льду и наловить рыбы. Таким образом, в ту самую пору, когда надо было тратить как можно меньше топлива и консервов, они использовали вдвое больше запасов, чем рассчитывали.

Провизии и топлива у экспедиции было только на три года. Третий год истекал 19 мая.

В январе экипажи поразила эпидемия цинги, унесшая жизни двадцати трех моряков. В Крозье с новой силой всколыхнулись прежние подозрения. Что-то еще более коварное, чем смертоносные возбудители ботулизма, губило людей. Люди умирали слишком тяжело и скоропостижно — в прежних экспедициях он с подобным не сталкивался. И туберкулез тоже развивался быстрее. Лица матросов, даже тех, кто на здоровье не жаловался, покрывала мертвенная бледность.

Крозье понимал, что тянуть нельзя. И дальше оставаться на кораблях невозможно. Единственная надежда на спасение — уйти южнее, туда, где много рыбы и зверья. Надо успеть покинуть корабли, пока они не стали им могилой.

— Это еще не все, — сказал Фицджеймс.

— Не все? — повторил Крозье.

— Мы проверили ящики с консервами Голднера. В каждом есть вздувшиеся банки.