Как по классике, после отчаянных поисков невротическое рвение окончательно исчерпало себя, и мы позволили жизни быть такой, какая она есть. То есть со всеми желаниями и подлинными интересами. После Мишиного курса «ТМ-Сидхи» нас понесло в Турцию — хотелось «проветриться». Эти 10 дней невозможно описать. Десять дней извращённейшей пытки, истязаний изобилием в золотой клетке — в замечательном уединённом отеле «всё включено» в одном из самых красивых мест на побережье. Единственным положительным моментом было то, что мы были друг у друга. Ум, рвавшийся к внешнему удовлетворению, как в сказке «Золотая антилопа», был засыпан по самое «не хочу» золотыми монетами «счастья», моментально превращавшимися в черепки. Он вынужден был признать, что его представление о счастье было в корне неверным, и угомонился. За время «отдыха» мы полностью и искренне избавились от всех желаний и по возвращении были счастливы тем, что имели на данный момент. Я целыми днями сидела дома, и меня это полностью устраивало. Мне хотелось, чтобы меня никто не трогал, и всё шло, как идёт. Как в песне «Сказка» группы «Каста»: «Уж как-нибудь проживу».

Все эти три месяца — в особенности в Турции и после неё мы вели «обычную среднестатистическую жизнь». Без лишений, страданий, жести, ужасов и крови. Так было снаружи. А внутри очень-очень глубоко происходила ювелирная по своей точности подрывная работа. Дни и минуты облегчения сменялись моментами полного разрушения — у меня как будто выскребали все метафизические внутренности без наркоза. Думаю, в женском варианте это похоже на предродовые схватки. И всё же это было по-своему приятно и сопровождалось полным смирением, урок которого я каждый раз получала. Жить Так, в этом смирении — словно учиться плавать, когда тебя выбросили в открытое море, — вполне естественно и одновременно очень трудно.

Помимо бытовухи моя душа болела о многом: о прекрасном, волшебном и великолепном высшем Я, о смерти, о неизбежной разлуке с мужем, о том, какого чёрта придумали всю эту канитель (жизнь) и зачем я живу, если это не вечно. Феерическим окончанием всех этих переживаний стала ночь, когда огорчение по одному из бытовых вопросов переросло в отчаяние, в полное сумасшествие, сопровождавшееся очень ясной и осознанной — и оттого болезненной — потерей себя. Как я провела остаток ночи и не рехнулась, я не помню, а утром мы спонтанно поехали к Вике на дачу.

Замечательным солнечным днём на прохладном тенистом балконе, сидя на диване-качалке, мы вели обычный разговор — без каких-либо целей и смыслов.

Вика — наш близкий друг или, лучше сказать, боевой товарищ, совершавший плечом к плечу с нами подвиги самоистязания. Но после нашего расставания за три месяца она поразительным образом изменилась. (Мы подозревали, что после её решительного ухода к Сергею Рубцову эти изменения могут означать только одно.) И вот Вика — такая живая и одновременно уравновешенная, спокойная и адекватная (совсем не та Вика, которую мы знали) — сидит и рассказывает нам о том, как она живёт. И вдруг — мягко-мягко — нас то ли осенило, то ли подтолкнуло, то ли начало засасывать в какую-то реальность, отличную от той, в которой мы жили. Антон описал свои чувства так: «Кажется, мой поиск окончен». Я начала эмоционально доказывать, что, хотя я тоже это чувствую, это не может быть концом, ведь я так страдаю, я так несчастна. И в тот самый момент, когда я это говорила, я поняла, что уже не могу убедить даже саму себя. Мои слова перестали быть правдой. Те неуловимые изменения, которые прокрались непонятно как и даже непонятно куда, удовлетворяли ищущего внутри. «Я не знаю, что это, но я нашёл, что искал».

Мы переспали с тем, что «случилось», но ничего не ушло. Дальше были двое восхитительных суток, настоящая феерия. Медленное пробуждение ото сна. Сначала заторможенность и непонимание происходящего, потом недоверие к пространству, в котором ты проснулся, боязнь снова оказаться в приснившемся кошмаре. Это было похоже на разгорающийся огонь, на просыпающийся вулкан, на медленно-медленно распускающийся цветок ослепительной, невероятной красоты, на открывающуюся шкатулку с невиданным сокровищем. Но это уже поэзия. Важно то, что это невозможно познать, не отдав всё, всего себя. Это понимаешь чётко и ясно, это приходит как озарение. Настоящая сущность такой отдачи полностью отличается от того, что в процессе отчаянного (или вялого) поиска представляет себе ум. Информация о том, что такое освобождение и что происходит после него, совершенно лишняя и даже вредная. Я слышала об этом миллион раз, но оказалось, что всё совсем по-другому. Всё равно будет не то и не так, как воображает ум. По сравнению с той живой и естественной красотой, которая есть на самом деле, придуманный мной образ освобождения, освобождённого человека, его жизни и ощущений — просто нелепая, уродливая пластмассовая конструкция, созданная в пьяном угаре. Забудьте все описания. Просто знайте: вы ищете именно то, что нужно, и идите к своей цели.

Может быть, моё понимание своего опыта поможет женщинам. Моя отдача была связана с семьёй, с мужем. Женский путь — сочетание накопления решительности, уверенности, женской силы, самостоятельности и ответственности и отказа от всего этого. Женская сдача заключается в покорности на пике своей красоты и силы, в смирении перед мужем, перед Богом. Полная отдача собственной личности и её «заслуг» своему избраннику. Слова «муж» и «Бог» в процессе поиска стали синонимами — и вовсе не в известном пошловато-романтическом смысле. В моём понимании женщина устроена так, что для неё самая естественная точка концентрации эволюционной силы, проявления божественной воли — это мужчина, которому она так или иначе в данный момент отдаёт себя. В каком-то смысле это проще, чем покориться вселенной во всём многообразии её проявлений — не нужно ломать голову, где божественная воля и чего она от тебя хочет в данный момент, — и одновременно сложнее.

Именно в этом балансе накопления и покорности и крылась настоящая — не ложная, не внешняя и не притворная — отдача. День за днём шла жёсткая внутренняя борьба, мне приходилось «выгрызать» каждый кусочек Себя Настоящей, снова и снова поступаться своими принципами и эгоистическими соображениями. Иногда это казалось совершенно диким, и я думала: зачем мне это? это несправедливо! я это не отдам — в этой ситуации уж точно не отдам. Но кто-то внутри знал: надо именно так. Всё это относится к наиболее осознанной части «саморазрушения», перед которой была простая подготовка, разминка: попробовала так, схитрила тут, поискала там, тут сдала позиции, тут пострадала, но как-то