протеста.

Однако, повернувшись, она встретила взгляд монахини. Ее охватила жалость к старой женщине, как если бы та была ее матерью, и у нее не хватило храбрости разрушить устремления чистой души.

— Где Луиза? — тихо спросила она.

— Дитя мое, — сказала монахиня. — Она поднялась и положила руку на плечо Шарлотты. — Я знала, что вы воспримете это именно так. Да поможет вам Бог.

— Где Луиза? — снова спросила Шарлотта.

— Я расскажу ей. Она не знает, что вы здесь. Я должна подготовить ее. Теперь ей нужна ваша помощь.

Она сделала движение, будто собираясь сказать что-то еще, но передумала и вышла.

Шарлотта ждала, уставившись в цветное стекло окна. Она не хотела ни о чем думать: ей претила мысль о том, что Луиза носит в себе дитя Этьена и она, Шарлотта, собирается взять ее с собой домой. Но она заберет ее. Потом будет видно, что делать. Да, будет видно. Она не может решать все проблемы сразу, не то можно сойти с ума.

Она ждала долго, около часа. Наконец дверь отворилась и вошла Луиза в сопровождении настоятельницы.

Луиза была очень бледна. Покрасневшими от слез глазами она посмотрела на Шарлотту, которая, стоя очень прямо и напряженно, также пристально смотрела на нее.

Монахиня оставила их вдвоем. Шарлотта, чувствуя в сердце леденящий холод, отчаянно пыталась что-нибудь сказать, но не находила слов. Луиза снова начала громко и мучительно рыдать.

Слабость и несчастье других всегда придавали Шарлотте свежие силы. Она распрямила плечи.

— Идем, — сказала она Луизе. — Мы сейчас уходим.

— Ты действительно хочешь забрать меня? — спросила Луиза задыхающимся голосом, пытаясь взять сестру за руку.

— Пойдем домой, — настойчиво повторила Шарлотта. — Обдумаем все позже. Не плачь. Сейчас это не поможет.

Она помогла сестре вытереть глаза и поправила ее воротник.

— Ну пойдем же, — в третий раз сказала она.

Теперь Шарлотта очень торопилась домой, ведь там она будет в безопасности и недоступна для чужой жалости. Она взваливала на себя новое бремя, испытывая легкое содрогание, будто оказалась под ударами холодного ветра.

Когда они добрались до улицы Месье-ле-Принс и поднялись по лестнице, Шарлотте пришлось просто втолкнуть Луизу в квартиру. Все еще плачущую и оцепеневшую от горя и страданий сестру она оставила на кухне, сказав ей, что Этьен уже несколько недель болен и отчасти из-за этого она привезла ее домой, где та пробудет, пока ему не станет лучше. То, что Этьен лежал в постели больной, делало ситуацию чуть менее неприятной. Для Шарлотты он уже не был любовником Луизы и отцом ребенка, которого Луиза носила теперь в себе.

Шарлотта распахнула дверь в комнату Этьена. Он дремал. Она прошла, чтобы задвинуть шторы.

— Это ты? — слабо пробормотал он, протягивая руку. По привычке она опустилась в кресло у кровати и взяла протянутую руку. Он сильно сжал ее. — Тебя долго не было.

— Да.

— Ты ходила за покупками?

— Нет.

— Тогда что же ты делала?

Она расправила простыни, охваченная жалостью при виде заострившихся черт его лица и горящих от лихорадки глаз.

— Я привезла Луизу, — спокойно сказала она.

— Луизу?

Он с трудом приподнялся и в замешательстве взглянул на Шарлотту, поняв по ее странно спокойному голосу, что произошло что-то крайне опасное для него.

— Луизу? Почему Луизу? — снова спросил он, слегка задохнувшись.

— Потому что она одинока и несчастна и у нее будет ребенок, — медленно произнесла Шарлотта. Ее глаза, полные упрека, все еще удерживали его взгляд, когда она добавила: — Твой ребенок, Этьен.

Он напряженно рассмеялся:

— Ты шутишь. Ты не должна говорить такие вещи.

— Я говорю правду, — спокойно сказала Шарлотта.

Он видел, что она не лжет, но по-прежнему отказывался верить, чувствуя, что над его безопасностью нависла смертельная угроза.

— Нет, — простонал он, — это неправда. Ты выдумываешь, чтобы помучить меня. Ты хочешь сделать мне больно.

Он покрылся потом, целиком отдавая себя своей болезни, словно ища спасения от ответственности.

Некоторое время, тяжело дыша, он лежал с закрытыми глазами. Шарлотта молчала. Она очень устала и чувствовала себя посторонней, будто в другом мире. Он попросил пить и она принесла воды. Этьен снова сжал ее руку.

— Это неправда, — прошептал он, — скажи мне, что это неправда.

— Нет, — сказала она, — это правда. Луиза здесь, на кухне.

— Тебе не следовало привозить ее обратно. Знаешь, пойдут разговоры… Все будут показывать на нас. Отошли ее куда-нибудь прочь, Шарлотта. Я не хочу ее видеть. Во всем виновата только она. Это ее вина, что я болен. — Он повернулся к Шарлотте, хватая ее за руки. — Ты не понимаешь. Это было бы слишком легко. У нее будет ребенок, и она вернулась назад в поисках убежища. Но кто может сказать, что ребенок мой?.. — Он тяжело дышал, хватаясь за жену как за спасательный круг во время шторма. — Послушай, ты слишком добра к ней. Ты не знаешь, что такое твоя сестра. Если бы я рассказал тебе… Это все ее проделки, не мои. Она преследовала меня, делала все, чтобы остаться наедине со мной. Испорченная женщина. Она во всем виновата. Отошли ее прочь.

Шарлотта слушала Этьена с ледяной тяжестью на сердце. Она знала, что он трус, но не могла представить, чтобы он мог быть таким малодушным. Она чувствовала его отвращение к постыдным результатам тайной связи, чувствовала, что он убил бы Луизу, если бы мог.

Страх и отвращение — это было именно то, что чувствовал Этьен. Он все ставил в вину Луизе. Он шел с ней, когда повредил себе ногу. Из-за Луизы его разрушала болезнь. Луиза — корень всего зла, демон в женском облике, истинная причина его собственной слабости.

— Послушай, — вскричал он снова, обращаясь к молчавшей Шарлотте. — Ты не должна верить тому, что она говорит. Она лжет. Она рассказывала мне о тебе такие вещи, ужасные вещи. Например, она рассказала мне, что ты и Серио… этим летом в Жувизи… Она говорила, что он ухаживал за тобой, рассказывала ужасные истории. Ты видишь, какая испорченная у нее душа. Взять ее назад означало бы чрезмерную доброту. Она поклялась разрушить нашу жизнь.

Шарлотта не сводила с Этьена своего сурового взгляда. Он прочитал в нем презрение и, поняв, что совершил ошибку, встревожился еще больше. Он и раньше опасался, что Шарлотта покинет его во время болезни, когда она так нужна ему. Если она уедет, он умрет в одиночестве…

Он пытался вызвать ее жалость, запугать ее, чтобы она осталась и никогда больше не пыталась покинуть его. Тяжело дыша, Этьен откинулся назад с искаженным лицом.

— Мне плохо, — с трудом проговорил он, — я задыхаюсь…

Она не шевельнулась, и он хрипло прошептал:

— Я скоро умру, Шарлотта. Ты слышишь, я скоро умру…

Он театрально закатил глаза, как настоящий трагик.

Шарлотта невольно отпрянула к стене. Мгновение она в ужасе смотрела на бледное лицо Этьена. Она испугалась. Ее охватил ужас. Ей хотелось закричать.

Но вскоре она поняла, что это игра, спектакль. Приступ был притворным, и теперь она рассердилась. Схватив подвернувшийся ей под руку стакан с какой-то жидкостью, она выплеснула ее в лицо Этьену.