показать полномочие, без которого были бы бесполезны все остальные бумаги. Вот они — вы их можете свободно прочесть, так как они написаны по-итальянски.

Андреа Баррофальди тщательно пересмотрел все бумаги и не нашел в них ничего подозрительного.

— Но почему вы предполагаете, что именно этот люгер и есть «Блуждающая Искра»? — не уступал Баррофальди.

— Тут не может быть ошибки, синьор; нам известны все английские корабли, плавающие в этих морях. К тому же на этом люгере находится в настоящее время один дезертир с нашего фрегата, некто Итуэль Больт, который…

— Американец, не правда ли, синьор? — вскричал подеста.

— По крайней мере, этот плут выдает себя за такового, — отвечал молодой офицер, краснея от неприятной необходимости признать факт несправедливого поступка с этим дезертиром.

— Я узнал от этого Итуэля Больта, что вы, англичане, насильно вербуете иностранцев к себе в матросы! — сухо вставил Андреа.

— Что делать, синьор! Король в праве рассчитывать на службу своих подданных, и он в них нуждается, а вербовка делается так поспешно, что ошибка всегда возможна; янки же так похожи на англичан.

Когда, наконец, все сомнения относительно тождественности люгера с знаменитым корсаром были устранены, все трое — Баррофальди, градоначальник и лейтенант прониклись единодушным желанием поймать люгер.

К счастью для «Блуждающей Искры», капитан Куф выразил непременное желание взять корсара невредимым, не посягая на его уничтожение, а то ничего бы не стоило перевести часть огнестрельных орудий в одно из естественных углублений скалы и одним залпом потопить судно, так как, несмотря на ночное время, все же можно было различить люгер на том расстоянии, на каком он стоял от берега.

Руководимые единодушным желанием мести, все трое приступили к более точному определению дальнейшего образа действий. Одно окно в доме вице-губернатора выходило как раз в ту сторону, с которой ожидалось прибытие фрегата, и его поэтому предоставили в распоряжение Гриффина. Лейтенант расположился перед ним, готовый немедленно зажечь сигнальный огонь при первом появлении «Прозерпины». Это окно представляло еще то удобство, что огонь в нем не мог быть виден со стороны города, тогда как он бросал яркий свет на море. В таком же положении находился и фрегат: подаваемые им сигналы должны были высокой скалой закрываться от городских домов; еще менее было вероятия, чтобы те и другие сигналы можно было видеть с люгера.

Так проходили часы. Легкий ветерок уже давал себя чувствовать, но направление его не было благоприятно, и Рауль не мог еще сняться с якоря. Джита со своим дядей, Карло Джунтотарди, прибыла на судно около десяти часов вечера, но на люгере не видно было еще никаких приготовлений к отплытию. Говоря правду, Рауль и не торопился ехать, желая продлить счастливое время пребывания с Джитой. Он был уверен, что в тот же день доставит своих пассажиров к мысу Монте-Арджентаро, на котором возвышались башни, хранителем которых был Карло.

Упоенный счастьем свидания с Джитой, с которой до полуночи просидел на палубе, едва согласившись, наконец, позволить ей удалиться в отведенную для нее комнату, и слишком уверенный в успехе своего ловкого обмана, Рауль легкомысленно забыл о возможной опасности и спокойно ждал утреннего ветра с юга. Он не подозревал, что Томазо Тонти караулил на пристани, готовый забить тревогу при малейшем движении люгера.

Но в то время, как Рауль всего менее думал о грозившей ему опасности, Итуэль Больт далеко не разделял его уверенности. «Прозерпина» поглощала все его мысли, вновь оживляя в нем давнишнюю его ненависть к ней. Он в ней ненавидел все: наружный вид, паруса, оснастку, весь экипаж, самого короля, которому служило это судно, нацию, которой оно принадлежало… Ненависть — одна из самых упорных страстей, она неутомима, и вот почему Итуэль ни на минуту не забывал тот вред, какой мог принести фрегат люгеру. При таком настроении ему естественно пришла на мысль возможность возвращения фрегата по следам люгера, и, ложась спать, он велел разбудить себя в половине второго, желая проверить справедливость своего предположения.

Поднявшись, как предполагал, он взял с собою двоих надежных матросов, предупрежденных еще накануне, и спустился в шлюпку. Все это проделывалось без малейшего шума, даже весла были взяты подбитые мехом, чтобы не произвести ни звука. Тихо проскользнул он на намеченный им заранее удобный наблюдательный пост и через какие-нибудь полчаса времени стал прямо в виду освещенного окна в доме вице-губернатора, у которого дежурил Гриффин.

Яркий свет из этого окна, направленный к морю, поразил американца. Но это еще не был сигнал фрегату: Гриффин пока только сообщал, что он у вице-губернатора и помнит о своем поручении. Было два часа ночи, и через два часа должна была взойти заря. Береговой ветерок усилился настолько, что хорошо оснащенный корабль, паруса которого к тому же отсырели и сжались за ночь, мог смело рассчитывать на довольно скорый ход. Следовательно, ничто не мешало «Прозерпине» появиться в скором времени, если она тронулась с заходом солнца с того места, где остановилась вчера.

Вдруг появился другой, голубой огонь в другом окне, а за ним человеческая тень. Итуэль инстинктивно обернулся к морю и увидел знакомый сигнальный ночной фонарь наверху мачты «Прозерпины».

— А, чорт возьми! — заскрежетал зубами Итуэль, грозя кулаком в сторону уже исчезнувшего в окне голубого огня. — Я тебя хорошо знаю, и вот мой ответ!

С этими словами он зажег одну из захваченных с собой ракет и пустил ее. Она вспыхнула и поднялась достаточно высоко, чтобы быть замеченной с люгера и с фрегата. Гриффин и капитан Куф были совершенно сбиты с толку. Томазо Тонти также счел своею обязанностью побежать доложить начальству о случившемся. Общее мнение было таково, что это прибыло новое судно, подававшее свои сигналы «Прозерпине».

«Блуждающая Искра» поняла этот сигнал совсем иначе, и, когда Итуэль вторичной ракетой еще более смутил капитана Куфа, выставившего теперь условными знаками свой номер, люгер Рауля Ивара неслышно, но быстро скользил вдоль берега, под самым городом, мимо его батареи. Момент его прохождения под городом совпал с временем отсутствия бдительного Томазо, и, смеясь над произведенным переполохом, люгер, все ускоряя ход, обогнул остров. Пять минут спустя и Итуэль Больт с своими гребцами присоединился к отъезжающим, неслышно пробравшись к люгеру на огонь нарочно для него со всеми предосторожностями зажженного фонаря, свет от которого направлен был в сторону пущенной Итуэлем ракеты и был совершенно невидим из города.

Полчаса спустя «Блуждающая Искра» уже полным ходом удалялась от острова и была далеко за пределами выстрелов с батареи Порто-Феррайо.

Между тем «Прозерпина» все приближалась к городу и при первых лучах восходящего солнца не могла не заметить ускользавший люгер. Едва признали в нем «Блуждающую Искру», как на фрегате все пришло в движение. Капитан был взбешен до последней степени, и жутко пришлось явившемуся к нему с рапортом Гриффину. Насилу удалось огорченному молодому лейтенанту заставить себя выслушать, и капитан только тогда несколько смягчился, когда узнал, что причиной недоразумения были ракеты, неизвестно кем пущенные. К концу объяснения капитан Куф даже почувствовал некоторое сострадание к огорченному моряку.

— Ну, хорошо, Гриффин! Не надо принимать вещи так близко к сердцу, это не поможет, — сказал капитан. — Приходите со мной пообедать, и мы еще потолкуем о всем происшедшем.

Все вспышки капитана Куфа по большей части кончались таким образом. Вспыльчивый по натуре, он скоро уступал более спокойному и добродушному настроению и становился вновь благоразумным.

Служителю отдан был приказ поставить лишний прибор на стол для Гриффина, а капитан со своим