Твоя шершавая десница — Паду, великая, у ног. О, если ринешься с высот Иль из ущелий мрачных взмоешь — Равно вонзаешь в сердце дрот И новой раной беспокоишь». Отверженный всегда спасен, Хоть пятна рдеют торопливо, Побродит он — И лучшее даст пиво… Как угля снег сияло око, К блуднице ластилися звери, Как бы покорно воле рока, Ей, продавщице ласки, веря. И вырван у множества вздох: «Кто сей, беззаботный красам?» И путь уж ему недалек, И знак на плечах его: сам! Тщедушный задрожал от злата И, вынув горсть червонцев, Швырнул красавице богато — Ах, на дороге блещет солнце! Та покраснела от удара, Руками тонкими взметнула, И, задыхаясь от пожара, В котел головою нырнула. Дворняжкой желтой прянул волос, Вихри оград слезой погасли, И с медью дева не боролась, Махнув косой в шипящем масле. Судьба ее вам непонятна? Она пошла, дабы сгореть. Высоко, пошло и бесплатно — Крыс голубых та жертва снедь… И заворчал пороков клад, К смоле, как стриж, вспорхнув мгновенно. Вот выловлен наряд, Но тела нет, а есть лишь пена! Забыть ее, конечно, можно. Недолог миг, короче грусть, Одно тут непреложно И стол вовек не будет пуст. Игра пошла скорей, нелепей, Шум, визг и восклицанья — Последни рвутся скрепы И час не тот, ушло молчанье! Тысячи тысяч земного червонца Стесняют места игроков. Вотще, вотще труды у солнца, Вам места нет среди оков! Брови и роги стерты от носки, Зиждя собой мостовую, Где с ношей брюхатой повозки Пыль подымают живую. Мычит на казни осужденный: «Да здравствует сей стол! За троны вящие вселенной Тебя не отдам нищ и гол! Меня на славе тащат вверх, Народы ноги давят. Благословлю впервые всех, Не всё же мне лукавить!..» Порок летит в сердцах на сына, Голубя слаще кости ломаются. Любезное блюдо зубовного тына Метель над желудком склоняется…
