уже сами давали объяснения, расширяя и дополняя Сашкину космическую теорию.

Студенты стали собираться домой. Мы с Сашкой аккуратненько уложили гривну в сумку, и я сказал дяде Володе:

— Мы ее, понесем, да?

Он посмотрел сердито:

— Нет. — И взял у меня сумку.

Я оторопел: всегда такой добрый!

— Почему?

— Я вас просил не говорить о золотой гривне, а вы все-таки сболтнули. И теперь о ней знает весь мир и весь антимир вместе с Пра-Тонгом. Просто невозможно было сегодня работать.

— Не мы! — воскликнул я. — Честное пионерское, дядя Володя. Мы как рыба об лед!

— А кто тогда? Может, Бип? Я видел, как он шептался возле столовой с кривоногой дворнягой.

— Скорее уж Бип, — сказал Сашка. — Директор как ни выспрашивал: что нашли? Золото? Золото? Золото?

— А вы что ему?

— Мы? «Вы можете вырвать у нас язык, но заставить нас выдать доверенную тайну — никогда!»

— Тогда ясно! — усмехнулся дядя Володя и снял сумку. — Нате, несите. Только осторожнее. И не открывайте по дороге.

Мы менялись каждые сто метров — ровно сто сорок шагов, мы сосчитали. Со всех сторон нас атаковали ребятишки и канючили на разные голоса:

— Дяденьки, покажите! Дяденьки, покажите.

Мы понимали, что дяденьки — это они нарочно, чтобы польстить нам и заставить вытащить гривну. Но все равно было приятно.

Боря, Миша и еще некоторые студенты свернули к речке: решили выкупаться перед ужином.

— Давай сумку! — сказал мне дядя Володя.

— Ой, не надо! — я отбежал от него на несколько шагов.

— Не смей с сумкой на, речку, слышишь!

— А я и так не пойду.

— Не хочешь купаться? — удивился дядя Володя. — Иди-ка сюда! — Он пощупал мой лоб. — Холодный… Странно! Ни разу не выкупаться в такую жару.

— Водобоязнь, — сказал Сашка. — Как у нашего бывшего Джека. Потом оказалось — бешенство.

— Р-р-р! — зарычал я и прыгнул к Сашке.

Он бежать. Я за ним. И когда случайно обернулся, то увидел, что дядя Володя стоит на том же месте, смотрит нам вслед и морщит лоб.

А вдруг он думает, у меня в самом деле бешенство? Я пошел шагом…

Возле кошары, там, где мы обычно начинали петь нашу песню-сигнал, стоял Савелий Кузьмич. Какой-то необычный, торжественный, в синем костюме, в новых ботинках. На их носках плавилось заходящее солнце.

— Милости прошу ко мне в дом. — Он церемонно поклонился дяде Володе. — Откушаем по чарочке в честь вашей драгоценной находки.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз, Савелий Кузьмич. Я ведь с ребятами, неудобно.

— Всех приглашаю, окажите честь, — снова поклонился Савелий Кузьмич. — Супруги моей Анисьи Семеновны дома нет, уже два дня как в отъезде, но дорогих гостей сам попотчую. Не какая-нибудь косорыловка, не подумайте. Московскую имею про запас.

— Ой, что вы, — тоненько засмеялась Вера. — Мы же не пьем.

— Что верно, то верно, пить не пьем, а потреблять потребляем, — солидно, пробасил Слава.

— Вот… А для непьющих квасок холодненький найдется, прямо со льда. Пьешь, а внутри все холодит, так — нет? — прищурился Савелий Кузьмич.

— Ой! — взмолилась Вера. — Что вы делаете? Нельзя же так!

Мы с Сашкой радостно подталкивали друг друга. Водка нам ни к чему, водка для нас все равно как касторка. А вот холодный квас после такого жаркого дня — дело!

Дом у Савелия Кузьмича просторный. Но и народу нашего набилось нарядно. Сложили все имущество на кухне, сами прошли в горницу. Савелий Кузьмич забегал со стаканами, с кувшинами.

— Один да один, — сетовал он, накрывая на стол. — Нема у нас с жинкой деток… Ну, по маленькой за большие успехи, так — нет?

Они все выпили водки, а мы с Сашкой и Верой чокнулись квасом. Холодный, крепкий, шипит, как газировка. Я пил и пил до тех пор, пока живот не сделался круглым и твердым, словно как футбольный мяч.

Савелий Кузьмич налил по второй, хотел и по третьей, но дядя Володя прикрыл свой стакан рукой — хватит! Тогда хозяин сказал: «Нет, так нет!» — и пригласил нас посмотреть сад. Мы высыпали на улицу — в доме, стало жарко.

Савелий Кузьмич стал закрывать дверь дома на замок.

— Зачем? — сказал дядя Володя. — Мы же ненадолго, сейчас вернемся.

— Там все ваше лежит… Вот я пса спущу, тогда уж никто зайти не посмеет, так — нет?

Сад как сад, не знаю, почему Савелий Кузьмич им так восторгается. Ну, деревья растут, ну, кусты разные. А он ведет нас и все объясняет, объясняет. Вот смородина, да не простая, а какая-то там сверхособенная. Вот ранет, и тоже не простой, а золотисто. красный. другое дело — были бы яблоки спелые на деревьях, или хотя бы ягоды. Тогда бы мы сами разобралась, что особенное, а что не очень. А так попробуй, пойми, когда они совсем зеленые.

Я все ждал, когда же он, наконец, кончит про свой сад. Тогда можно будет спросить его про привидения на Чертовом кургане. Именно при Сашке. Пусть послушает, ему будет полезно.

Наконец выдался момент. Савелий Кузьмич снял гусеницу с дерева, молча растоптал на дорожке. Я выпалил торопливо, пока он вновь не заговорил про сад:

— А правда, вы привидения видели?

Студенты сразу залились. Савелий Кузьмич тоже улыбнулся, только совсем невесело:

— Ну, ребята, хотите — верьте, хотите — нет, но было такое, дело. Может, кто нарочно подстроил, не знаю… Возле Чертова кургана, черт бы его побрал. На что уж я человек с научным понятием, ни в бога, ни в дьявола не верю, а вот — видел.

— После рюмочки и не такое привидится, — пошутил Слава, и все испортил.

— Ну, тогда говори ты, а я помолчу, — сердито повернулся к нему Савелий Кузьмич.

И больше не стал рассказывать, сколько я его ни упрашивал.

На обратном пути в дом Вера остановилась у забора. За ним росли огромные яркие цветы.

— Гладиолусы! — захлопала она в ладоши. — Какая прелесть!

Сашка сказал с видом знатока:

— Сорт «Наполеон».

— Яскажуков цветочки, их расчудесный сад, — усмехнулся Савелий Кузьмич. — Вон его дядьки.

— Он любитель? — спросил дядя Володя.

— А он до всего любитель — Яскажук. Какой-то… — Савелий Кузьмич оглянулся на Сашку, не договорил. — Не как все люди, понятно? Вот цветочки, к примеру. Яскажук их луковки не откуда-нибудь — с фронта привез. Другие в вещмешках что с войны везли? Вот я, к примеру. Жратву — тогда худо с продуктами было, барахлишко — дома все босые и голые, так — нет? А он — цветочки! Смехотища.

— А что — даже трогательно! — воскликнула Вера. — Солдат с фронта привез цветы. Прямо в стихи просится.

— Стихи! — Савелий Кузьмич нагнулся, выдернул с грядки какую-то травку, наступил на нее ботинком. — Он продать их думал, да никто не купил. Просчет у него вышел, вот, какие стихи! А потом фотографией занялся, и тоже просчет. Оштрафовали за незаконный промысел. У нас в селе фотографа нет, вот он, и пользовался. Куда людям деться! Несли ему гроши, так — нет?

— Неправда!

Я посмотрел на Сашку. Он побледнел, стиснул кулаки.