- Для дамы не забудь! - крикнул вдогонку Семен. - Дамы обожают портвейн!

- Меня тошнит от портвейна.

- Так я выпью. Я, между прочим, обожаю портвейн.

- Стало быть, с пьянки начинаем? - посуровела Вера, но сразу же опять смягчилась: - Как знаешь, как знаешь, Пашенька.

- Ящики в павильон, - приказал Павел. - Побыстрее, побыстрее. И не кидать-бросать, а аккуратно. - Он сам встал в цепочку. - Вера, ты нам не нужна.

- Испачкаете костюм, - сказал Андрей. - Мы - сами.

- Не знаешь порядка, - сказал Семен. - На открытие даже директор гастронома встает к прилавку.

- Ты все знаешь!

- Да, я знаю. Я, может быть, был им, этим директором.

- Где? В каком году? - сразу поверив, вглядываясь в него, спросил Павел, пугаясь своих мыслей, которые побежали дальше, дальше, которые уже обдумывали его самого, сравнивая с этим обмылком человека.

- Незапамятные времена. А вы мне поверили?

- Да.

- Напрасно. Я очень большой выдумщик. - Семен рукой прихлопнул себе рот, поник встрепанной головой, горестно замерев. Но вот уже и опомнился, оживился, устремив вожделенный взор на дверь углового магазина, из которой вот-вот должен был вывалиться Стасик. - Что он там делает столько времени?

Плоские ящики легко переходили из рук в руки, радостно было ощущать их нетяжелую тяжесть, вдыхать этот тоже, как и у дыни, неземной запах - земной, земной, от земли всё! - радостно было понимать, что ты работаешь, радостно было встречаться глазами с Верой, без притворства счастливой сейчас, радостно было забываться.

Примчался Стасик, бухая ножищами. В молитвенно вскинутых руках он нес три бутылки прозрачной, одну портвейна, в сгибе руки у него повис круг краковской колбасы, в сгибе другой он ужимал белый, широкий батон хлеба.

- Что человеку надо?! - сказал-вздохнул Андрей.

Так же, теми же словами, подумалось и Павлу.

- Вера, нацарапай объявление, что палатка еще не торгует, - сказал он.

- Павильон, - поправила она.

- А то сейчас набегут, - сказал Семен. - Этот райский запах распространяется со скоростью звука.

Бутылки и еда были занесены в павильон, там нашелся утлый из пластмассы и алюминия столик, такие же нашлись стулья. Алчущие уже сгрудились у столика, но ни до чего не дотрагивались, ждали хозяина. Кашляли, сглатывали, но терпели. Подошел Павел, неся один из ящиков со сливой, ему протянули широкий, короткий нож, которым можно и хлеб нарезать, а можно и человека пришить, но можно вот легко и споро отделить от ящика две реечки, чтобы слива сама сыпанулась на стол, сладко вычернив, выжелтив его, превращая скудную выпивку в щедрый пир.

Нашлись у Веры и стаканы, она обдуманно начинала свою тут работу. Бутылки будто сами отворились, забулькало в стаканах. Разливал Андрей, выверял, чтобы поровну, Семен, а Стасик только смотрел, учился. Разобрав стаканы - Вера тоже взяла водку, - все поглядели на Павла. Без его первого слова никто бы не посмел сейчас выпить, хотя истомились мужички, губы прикусили.

- Поехали! - сказал Павел. - Пропаду я с вами!

Андрей собрался было снова налить.

- Нет, это все заберете с собой. - Павел был непреклонен. - Обычай соблюли, а теперь работать. Ящики тащите, а за ними коробки.

- Понимает! - одобрил Семен. - Портвейн тоже можно взять?

- Нужен он мне! - сказала Вера. - Но только вы сначала перетаскайте все.

- Хозяйка, обижаешь! - сказал Андрей. - Вперед, братва!

'Трио' кинулось завершать работу. Они спешили, они мелькали, они по ходу дела рационализировали, добиваясь рекорда в скорости, в труде. Причудливо они были одеты. Не трудяги, не работяги, а бедолаги. У каждого в одежде сохранилось что-то от прошлого, от иной судьбы. Семен поверх грязной рубахи имел хорошего кроя жилет, у него были брюки дудочкой, те самые, против которых боролись давным-давно, но впрочем, недавно, как против заморской эпидемии. Андрей был в костюме, изжеванном, как вся его жизнь, но почти модном сегодня, с узкими лацканами. Стасик торчал из отроческой поры тренировочного костюма, обут был в заграничные кеды, выброшенные каким-нибудь маменькиным сынком-акселератом по ветхости.

Работа подошла к концу, еще десятка перекочевала из руки Павла в руку Андрея, и так, чтобы всё 'трио' видело эту десятку.

- До завтра, - сказала Вера. - В это же время. Абрикосы могут завезти. Еще консервы.

- Будем! - слитно откликнулось 'трио' и исчезло.

- Через годик и я с ними побегу, - сказал Павел.

- Не выпущу!

- Разве что не выпустишь.

- А теперь за работу, Паша.

- Покажи накладную.

- Зачем она тебе? По два рубля за час расхватают.

- А в накладной? Покажи.

- Ну, полтора, рубль двадцать. Два сорта прислали.

- Так и будем торговать. Иначе нас на неделю тут хватит.

- Трусоват ты, как я погляжу.

- Трусоват, трусоват.

- Ты же сорок рублей уже отдал. Проторгуешься!

- Это так, - усмехнулся Павел. - Отдал, как вор, а работать хочу, как честный. Не сходится, это так.

- Знаешь, давай я поторгую. Ты еще и не оформлен, заявления твоего еще нет. Ты только рядом побудь, чтобы видели, что есть около меня человек. Если что, спрос будет с меня.

- Так не пойдет. Кто я, по-твоему?

- Павел Шорохов. Бывший знаменитый директор крупнейшего гастронома. Бывший заключенный. Бывший змеелов. Мой любовник. Тоже, может быть, бывший?

- Жаль, что они всю водку унесли. Жаль.

- Я открываю, Паша. Люди сходятся, покупатели. Первые!

- Что ж, открывай.

Между открытием и закрытием торговли прошло не больше часа. Вера была права. И никто из покупавших не усомнился в цене, одного боялись, что не хватит или что в следующем ящике слива будет похуже. Павел вскрывал ящики. Он скинул пиджак, засучил рукава, Вера велела ему нацепить передник - она и передник для него припасла, - что ж, так и работают на подсобке: открой, принеси, унеси. А затем награда: бутылка.

И когда кончились сливы, когда последние и уже незадачливые покупатели, скользнув обиженными глазами по коробкам с ненужными им консервами, ушли, Павел, шутя, потребовал этой бутылки:

- Хозяйка, с тебя причитается.

- Все тебе будет, Пашенька, все! - В ней еще жил азарт, она сладко пропахла сливой, она готова была на все, хоть немедля. - Здесь? Сейчас? Она огляделась, ища хоть какой-нибудь затененный уголок, она не шутила. Одно стекло. Хоть бы какая-нибудь подсобка была, загородочка. Построим!

- Да, а пока нас могут не понять, - усмехнулся Павел.

- Перерыв! Нет, магазин вообще закрывается! Эти консервы никому не нужны! Идем! - Липкой, сладкой рукой, пропахшей сливой и деньгами, богом и чертом, она притянула за подбородок к себе Павла, целуя его,