Ц.: Немногие сторонники решетки, еще уцелевшие во дворце, слонялись по коридорам, призывая действовать. Хватит выжидать, твердили они, надо переходить в наступление, обуздать смутьянов, иначе все прахом пойдет. Но как перейти в наступление, когда весь двор пребывал в растерянности и смятении, какая уж тут сила, когда налицо полное бессилие, как можно слушать сторонников застольных переговоров, которые призывают к переменам, когда они умалчивают о том, что надо менять, да и откуда взять силы на это? Все перемены могли исходить только от монарха, диктоваться его согласием и поддержкой, иначе они рассматривались как измена и подлежали осуждению. Точно так же обстояло дело и со всеми привилегиями — только наш господин мог дароватъ их, а если кто чего недополучил из императорских рук, то сам не в состоянии был этого добиться. Поэтому придворные пребывали в тревоге: если нашего господина не станет, кто будет одаривать их милостями, приумножать их богатства? А так хотелось в этом нашем дворце, который был окружен и проклят, сломить общую пассивность, выдвинуть какую-нибудь достойную внимания идею, блеснуть остроумием, проявить жизнеспособность! Кто был еще в силах, бродил по коридорам, морщил лоб, вынашивал идею, напрягал ум; наконец, родилась мысль отпраздновать юбилей! Что за вздорная мысль, восклицали сторонники переговоров, заниматься юбилеем, когда наступил последний момент, чтобы сесть за стол, попытаться договориться, спасти империю, поправить дело! Но «пробочники» заявили, что это достойная, вызывающая у подданных уважение демонстрация жизнеспособности режима, и принялись организовывать юбилей, обдумывать все торжество, готовить пир бедняков. Поводом организовать это празднество послужило то, мой друг, что господину нашему исполнялось восемьдесят два года, хотя студенты, которые принялись теперь копаться в каких-то старых архивах, тотчас подняли крик, что это не восьмидесятилетие, а девяносто вторая годовщина, ибо, галдели они, наш господин некогда поубавил себе лет. Но ядовитые студенческие реплики не могли отравить этого праздника, который господин министр информации, каким-то чудом еще остававшийся на свободе, охарактеризовал как успех и наилучший пример гармонии и преданности. Никакие превратности судьбы не могли сломить этого министра, ибо он обладал такой изворотливостью, что в крупнейшей потере умел усмотреть пользу и все ему удавалось представить так, что в проигрыше он обнаруживал выигрыш, в несчастье находил счастье, в нищете — изобилие, в поражении — удачу. И если бы не этот его дар, можно ли было назвать печальное празднество великолепным? В тот день лил холодный дождь и стлался туман, когда господин наш вышел на балкон произнести тронную речь. Возле него на балконе стояла только горстка промокших, удрученных сановников, ибо остальные уже находились в тюрьме или удрали из столицы. Никакой толпы не было, лишь дворцовая прислуга и несколько солдат императорской гвардии, которые стояли по краям зиявшего пустотой обширного двора. Наш достопочтенный господин выразил сочувствие охваченным голодом провинциям и сказал, что использует любую возможность, чтобы империя могла и впредь успешно развиваться. Он также поблагодарил армию за преданность, воздал должное своим подданным, ободрил и пожелал всем успехов. Но говорил он уже настолько тихо, что из-за шума дождя едва доносились отдельные слова. И знай, дружище, что все это я унесу с собой в могилу, ибо постоянно слышу, как голос нашего господина все чаще прерывается, и вижу, как по его старческому лицу скатываются слезы. И в этот момент, да, только в этот момент, я впервые подумал, что все уже на самом деле идет к концу. Что в этот дождливый день вся жизнь кончается и нас окутывает холодный, промозглый туман, а Луна и Юпитер, заняв седьмую и двенадцатую позиции, образуют фигуру квадрата. На протяжении всего периода — а происходит это летом семьдесят четвертого года — продолжается большая игра двух искусных партнеров — седовласого императора и молодых офицеров из Дерга.[23] Со стороны офицеров это отвлекающий маневр, они стремятся окружить старого монарха в его собственном дворце-логове. А со стороны императора? У него более тонкий план, но подождем, минуту спустя мы поймем его замысел. А остальные? Другие участники этой удивительной и драматической игры, вовлеченные в нее бегом событий, немногое понимают из того, что происходит. Беспомощные, перепуганные сановники и фавориты мечутся по коридорам дворца. Вспомним, что дворец был прибежищем посредственностей, средоточием бездарностей, а такие в кризисные моменты всегда теряют голову, жаждут только спасти свого шкуру. Посредственности в такие минуты крайне опасны, ибо, чувствуя угрозу, они становятся беспощадными. Это как раз сторонники решетки, которые не способны на большее, чем стрельба и кровопролитие. Они ослеплены страхом и ненавистью, а к действиям их побуждают самые низменные инстинкты — подлость, крайний эгоизм, боязнь потерять привилегии, подвергнуться осуждению. Диалог с этими людьми невозможен и бесполезен. Вторую группу составляют люди доброй воли, но по натуре своей пассивные, несобранные, нерешительные, неспособные отойти от стереотипов дворцового мышления. Их чаще всего бьют, бьют со всех сторон, поскольку они пытаются найти выход в безвыходном положении, когда все рушится, когда два крайних противника — сторонники решетки и бунтовщики не нуждаются в их услугах, рассматривают их как пустую, бесполезную породу, как балласт по той причине, чти крайности тяготеют к столкновению, а не к единению. Итак, сторонники застольных переговоров также ничего не понимают и не знают, сам ход истории их обогнал и отбросил прочь. О «пробочниках» сказать что-нибудь трудно: они предпочитают плыть по течению, это мелкая рыбешка, ее несет и влечет в разные стороны, и она готова на все, лишь бы уцелеть. Против этих обитателей дворца и выступила группа молодых офицеров — смышленых, интеллигентных людей, достойных и горячих патриотов, которые понимали, насколько тяжело положение в Эфиопии, видели тупость бессилие элиты, коррупцию и деморализацию, нищету и унизительную зависимость страны от более могущественных держав. Будучи сами частью императорской армии, они принадлежали к нижним слоям этой элиты, пользовались благами, и на борьбу их толкала не нищета, непосредственно их не коснувшаяся, но укоры совести и чувство морального долга. Они вооружены и стремятся с помощью оружия добиться максимальных успехов. Подпольная группа зародилась в штабе Четвертой дивизии, ее казармы располагались в предместьях Аддис-Абебы, — впрочем, достаточно близко от императорского дворца. Долгое время заговорщики действовали в условиях глубочайшей конспирации — даже ничтожная, содержащая лишь намек утечка информации могла вызвать репрессии и казни. Постепенно к подпольной деятельности подключились и другие гарнизоны, а позже — полицейские силы. Конфронтацию армии с дворцом ускорил голод в северных провинциях. Причиной массовой гибели от голода принято считать периодически наступающую засуху и как следствие ее — неурожай. Эту точку зрения отстаивали представители государственной элиты подверженных голоду стран. Такое мнение ошибочно. Чаще всего к голоду приводит несправедливое или неверное распределение национальных ресурсов и богатств. В Эфиопии имелись немалые зерновые запасы, но богачи их припрятали, а затем выбросили на рынок по удвоенным ценам, недоступным для крестьянства и городской бедноты. Известны цифры: сотни тысяч человек погибли рядом с доверху набитыми зернохранилищами. Многих еще живых людей-скелетов по приказу местных нотаблей добивала полиция. Это положение — торжество вопиющего зла, неслыханной абсурдности — явилось сигналом для выступления офицеров-заговорщиков. К мятежу постепенно примкнули все дивизии, а ведь именно армия служила оплотом императорской власти. После непродолжительного шока, растерянности и колебаний Хайле Селассие отдает себе отчет в том, что теряет важнейшее орудие своего владычества. Первоначально пребывавшая в подполье и никому не ведомая группа «Дерг» действовала вслепую, она и сама не представляла, какое количество военнослужащих ее поддержит. Заговорщикам приходилось соблюдать осторожность, продвигаться тайком, скрытно, шаг за шагом. Их поддерживали рабочие и студенты — это существенный момент, но большинство генералов и высших офицеров были против заговорщиков, и генералитет продолжал командовать, отдавать приказы. Шаг за шагом — вот тактика этой революции, продиктованная сложившейся ситуацией. Если бы заговорщики выступили открыто и сразу, дезориентированная часть армии, не понимая, о чем идет речь, могла не только не поддержать, но и ликвидировать их. Повторилась бы драма шестидесятого года, когда