Потом король, Гуго де Пейн и бережно поддерживающие его с обеих сторон два маршала отправились назад, в замок.

Потеряв много крови, Гуго де Пейн три дня пролежал в постели. Лучшие лекари Труа, осмотрев его раны, признали их серьезными, но не угрожающими жизни рыцаря. Для восстановления сил требовался только покой. Почти непрерывно у постели больного находились оруженосец Раймонд Плантар или Бизоль де Сент-Омер, который каялся и не мог простить себе, что не отправился в то роковое утро вслед за королем и Гуго. Вместе с Роже де Мондидье он обшарил всю кипарисовую рощу, в надежде обнаружить какие-нибудь следы преступления или наткнуться на подозрительных лиц, которых можно было бы проткнуть мечом, но все усилия оказались тщетны. Из рощи бежали даже дровосеки, прослышавшие о покушении на короля. Тела трех ассасинов, подвесив за ноги на воротах в Труа, бросили затем в сточную канаву. В главном соборе города была отслужена месса по поводу счастливого избавления Богородицей Людовика IV и во славу защитившего его рыцаря — Гуго де Пейна.

Сам король тем же днем навестил раненого, пожаловав ему со своей руки королевский перстень и назначив значительное ежегодное денежное пособие. Людовик предложил также перебраться в Париж и занять должность одного из маршалов Франции.

— Благодарю, ваше величество, но зов судьбы влечет меня в Иерусалим, — отказался Гуго де Пейн. Лицо его было едва ли не бледнее подушек, на которых он лежал, а пережитая смертельная опасность наложила еще одну горькую складку в уголках сжатых губ.

— И все же подумайте, — произнес король. — При моем дворе вы можете достичь самых больших высот.

— Чем выше взлет, тем сильнее падение, — улыбнулся де Пейн. — Напали бы на нас убийцы, если бы мы были странствующими жонглерами?

— Тогда нас подстерегали бы иные напасти. Например, ревнивые мужья с крепкими дубинками в руках. И что лучше?

Людовик, побыв еще немного, ушел, а утром следующего дня, вместе со всеми придворными, покинул Труа, небезосновательно полагая, что воздух Шампани вреден для его здоровья. Поток же рыцарей к постели раненого Гуго де Пейна не прекращался, и Бизоль недовольно ворчал при виде очередного посетителя. Исключение он делал только для своих соратников, готовящихся к походу в Иерусалим — Роже де Мондидье, Людвигу фон Зегенгейму и маркизу де Сетина. Решено было всем вместе в конце апреля собраться в замке Маэн, вотчине Гуго де Пейна, и уже оттуда двинуться в поход. Чтобы собрать все необходимое в дорогу и оставить соответствующие распоряжения домашним, маркиз де Сетина тотчас же отправился на свои земли за Пиринеями — в Сантьяго-де-Компостелла, а граф Людвиг фон Зегенгейм выехал на родину, в поместье, находящееся на границе Германии и Венгерского королевства. Роже де Мондидье решил принять приглашение Бизоля, и оставшиеся до похода дни провести в замке Сент-Омер, вблизи милой его сердцу Жанетты де Ксентрай.

— Чувствую, близится время, когда мы станем с тобой родственниками! — дружески хлопнул его по плечу Бизоль. — И ты наконец-то откроешь нам тайну своего глаза!

— Я поведаю ее только своей будущей жене, — весело отозвался Роже. — Если, конечно, твоя свояченица согласится выйти за вечно странствующего рыцаря.

— Она тебя быстро прикрутит к домашнему креслу. Уж я-то знаю характер сестриц-баронесс. Сам насилу выпросил отпуск.

— Что ж, когда-нибудь нужно будет и остепениться, — философски промолвил Роже. — Почему нет?

Проведать своего раненого вассала пришел и граф Шампанский с супругой, Андре де Монбаром и Кретьеном де Труа. Мария принесла огромный букет гвоздик, рассыпав его на ложе де Пейна, а Кретьен вручил больному свою новую кансону, воспевающую его подвиг в кипарисовой рощи. Андре де Монбар скромно встал около стены, сложив на груди руки.

— Поздравляю, вы совершили благородное дело, — сказал граф, улыбнувшись несколько кисло. — Поправляйтесь скорее, мой друг.

— Все дамы в Труа говорят только о вас, — добавила Мария и повернулась к мужу. — Можно я его поцелую в награду?

Граф пожал плечами, а Мария нагнулась и поцеловала Гуго де Пейна в губы. Рыцарь помнил еще первую жену графа, так много сделавшую для его воспитания и образования, и он невольно сравнил ее с этой красивой, но легкомысленной и ветреной особой, которая частенько играла с огнем на глазах своего супруга.

— Теперь я начал окончательно оживать, — пошутил он. — Нет лучшего лекарства, чем забота женщины. Бизоль, например, способен только опрокинуть мне горячий куриный бульон на голову.

— Я пришлю вам сиделку, — улыбнулась Мария.

— Дорогая, от твоей сиделки его раны могут раскрыться, — вставил граф. Поболтав еще некоторое время, посетители пошли к выходу. Уже в дверях граф обернулся и вполголоса произнес:

— И все же, лучше бы вы оказались в тот момент в другом месте.

Навестили рыцаря и герцог Клод Лотарингский с графом де Редэ, и поддерживаемый дамами герцог Гильом Аквитанский. Старый трувер, бережно усаженный в кресло, долго молчал, собираясь с силами, а затем довольно звонко выдал тираду:

Не в бранной схватке дело паладина,

Не в рвении вести докучный спор,

Но если правда терпит — и невинно,

Он должен дать врагу прямой отпор,

В решеньях прав, на справедливость скор.

Два дела, рыцаря достойных есть:

За правду биться и за дамы честь!

— Чудесные стихи, — поблагодарил Гуго де Пейн, внимательно выслушав старца. — Вашему мастерству, герцог, не видно предела. Поэзия ваша прославила не только Прованс, но и всю Францию. Благодарю, что вы навестили меня. Послушайте и мою балладу, которую я сочинил, скучая в этой постели, и назвал «Истины наизнанку».

— Просим! Просим! — дамы захлопали в ладоши.

Нет яств вкуснее лебеды,

Нет счастья, коли нет беды,

Нет роскоши пышней нужды,

Нет дружбы пламенней вражды,

Нет труса хуже храбреца,

Нет линии прямей кольца,

Нет твари злее, чем овца,

Нет маски лживее лица,

Нет дураков глупей смышленых,

Нет мудрецов умней влюбленных.

Вот вам признание творца -

Лечить есть смысл лишь мертвеца…

— Браво! — сказал герцог Аквитанский. — Ваш ум так же остер, как и ваш меч. Это большая редкость в наше время. Поправляйтесь, мой друг, мы еще посостязаемся с вами в поэзии.

На смену герцогу явился Фуше Шартрский со своими бумагами. Он так долго и нудно расспрашивал Гуго де Пейна о покушении на короля, задавал столько вопросов, что, видя утомление друга, Бизолю пришлось довольно бесцеремонно выставить историографа за дверь, отдавив ему при этом ногу.

— Все! Прием окончен! — проворчал он, встав на пороге и полный решимости никого больше не пускать. — Назад, назад! — крикнул он кому-то в коридоре, приоткрыв дверь.

— Послушайте, барон, — услышал Гуго де Пейн голос графа Норфолка. — Я просто хотел узнать, не ваша ли это лошадь, серая в яблоках, вырвалась из конюшни и мечется сейчас по двору? Слуги говорят, что она взбесилась и хотят заколоть ее.

— Что-о?! — взревел Бизоль и через секунду топот его ног уже разносился по коридорам замка.