помочь молотить.

Мальчуган подозрительно зыркнул на гостя и убежал.

Михаил не заметил, как во время разговора хозяин повел бровью в сторону гостя и как сын воспринял этот знак. Не обратил пришелец внимания и на то, что в щели клуни мелькнул белый конь, которого он видел по дороге на хутор. Теперь этот конь ушел в лесок. Сам он ушел, или кто-то его увел, Михаил не заметил. До села далеко. Хозяин безоружный, а у Михаила в кармане пистолет.

Узнав, с кем имеет дело, Михаил решил попросить еды и уходить, а если не даст добром, то и потребовать — не пропадать же командиру от голода.

Хозяин словно понял перемену в настроении своего гостя, присел у ворот на снопах и приказал хозяйке наварить картошки для прохожего.

Михаил облегченно вздохнул и стал охотней беседовать.

— Молотить не умеешь? — спросил хуторянин.

— Таким допотопным способом не приходилось, — ответил Михаил. — У нас в Калмыкии теперь комбайны, как корабли по морю, плавают по степи. Степь у нас ровная, есть где разгуляться…

— А мы вот все делали допотопным способом и хлеб ели… А Советы пришли — все под метлу: и допотопный способ, и хлебушек, и, нас самих! — хмурясь промолвил хозяин. — Ну, а ты что умеешь делать?

— Да кое-что умею, — ответил Михаил, уже учуявший запах картофельного пара и окончательно потерявший бдительность.

И все же он вскоре расслышал какой-то странный шорох за клуней. Насторожился. Подумал, что надо бы выйти из клуни… Но не успел встать: к воротам сразу с двух сторон подкатили два велосипедиста. Оба в черном, с винтовками за плечами.

«Полиция!» — Михаил схватился за пистолет.

Но хозяин как-то уж очень сострадательно посмотрел на него и показал, мол, сунь свое оружие в жито. И тут же шепнул:

— Скажи, что ты из тюрьмы, и ничего не будет.

Чувствуя, что сопротивляться он, истощенный голодом, не в силах, Михаил решил последовать совету хозяина, засунул пистолет глубоко в рожь и снова начал жевать зерно.

Полицейских оказалось четверо. В клуню вошел один — молодой, но усатый и хмурый. А те остались возле велосипедов.

— Боже помогай вам, дядько Тодор! — вместо приветствия сказал усач и пожал руку хуторянину. — Ну и хлопец у вас умный. Прискакал на коне, руку до картуза приставил и доложил:

— Там у нас в клуне черный!

— Он у меня понимающий, — гордо ответил хозяин. — Только глазом поведу, сразу догадается, что к чему.

— Ну так вот, доложил он по всей форме, — продолжал полицай. — А пан комендант спрашивает: «А что он делает, тот черный?» — «Жито ест. На ворохе сидит и за обе щеки уплетает». Ну, мы и поспешили к тебе. Думаем, если никого и не поймаем, то по чарке первача у дядька Тодора наверняка найдем.

Хозяин поскреб в затылке и кивнул на непрошеного гостя, мол, дальше сами им занимайтесь.

Когда все вышли из клуни, хозяин запер ее на замок и повел гостей к дому.

Михаил боялся, что хуторянин скажет полицаям о пистолете. Но потом догадался, что тот оставил нужную штуку себе. В те дни все вооружались. «Ну что ж, так еще лучше. Если сумею удрать, будет у меня и оружие. Уж у такого-то забрать свое всегда сумею…»

Возле поваленного на землю сучковатого дуба полицаи составили свои велосипеды один к другому, а сами расселись на сучьях и, поставив перед собой задержанного, тут же начали допрос.

— Комиссар? — спросил усатый.

— Да что вы, пан полицейский! — криво ухмыльнувшись, возразил Михаил. — С такой черной мордой кто меня взял бы в комиссары.

— А кто ж ты?

— Да как вам сказать, пан полицейский, — запрокинув голову, словно силился что-то вспомнить, не спеша говорил калмык. — У вас тут, пожалуй, и профессии такой нету.

— Все у нас есть, еще больше, чем у вас! Ближе к делу! — сурово потребовал полицай.

— Видите ли, я конокрад.

— Что-о?

— Конокрад. Я ж не зря говорю, что такой специальности у вас нет. Это чисто степная профессия. Только у нас, в Калмыкии, да разве еще в Казахстане сохранилась со времен Чингисхана. Очень это древняя профессия, можно сказать, отмирающая, вроде мамонта.

— Да ты, вижу, грамотный. И про мамонтов знаешь, и про Чингисхана.

— Не так грамотный, как бывалый. Я прошел восемь тюрем. А каждая тюрьма — это, знаете, целый университет.

— И что ж, в каждом таком университете обучают конокрадов? — уже с улыбкой спросил усатый.

Михаилу только и нужно было добиться перелома в настроении своего врага. Он охотно начал рассказывать об особенностях каждой тюрьмы, в которых он якобы побывал.

Хозяин принес самогону, огурцов и хлеба. Усатый налил всем по стакану. Потом пристально посмотрел на задержанного и отдал ему бутылку, в которой на дне осталось с полстакана мутноватой жижицы.

— Выпей, лучше брехать будешь.

— Если б кумыс, я б выпил. А больше ничего спиртного не пью, — отказался Михаил и, не в силах удержаться, отломил огромную краюху хлеба.

Хозяин протянул руку, хотел отнять хлеб. Но усатый отстранил его.

— Теперь мы сами тут управимся, дядько Тодор. Вы себе идите, занимайтесь хозяйством.

Хозяин неохотно ушел в дом.

— Ну, а как же ты очутился здесь в самую войну? — спросил полицай Михаила, жадно глотавшего хлеб с огурцом.

— Нас из саратовской тюрьмы везли куда-то сюда, то ли в барановичскую, то ли в пинскую. Тут, говорят, много тюрем пустовало, вот нас и пересылали на вольные хлеба.

— Здорово! — одобрил маленький белесый полицай, все время слушавший с открытым ртом и отвислой губой. — Так и тебя, значит, Гитлер освободил?

— Нет, с Гитлером мне еще видеться не пришлось. Я сам бежал во время бомбежки эшелона. Немцы, видно, не знали, что идет не воинский поезд, а наш, воровской. Ну и дали. Голову начисто отрезали и хвост разметали. А наш вагон был в середине. Мы разнесли решетку и кто куда!

— Ну ладно, черный! — хлопнул ладонью по колену усатый. — Брешешь ты хорошо. А как же тебя зовут?

— Михаил.

— А фамилия?

— Так вы ж сами уже назвали меня по фамилии! — ответил Михаил.

— Никак я тебя не называл. Не мели, а то как дам!

— Вы же назвали меня черным. А я и есть Михаил Черный.

— Ну, это, видно, твоя воровская фамилия. А настоящая?

— Кто ее знает, вырос я без отца, без матери. В детстве звали просто Мишкой. А в первой же тюрьме получил и фамилию.

Полицаи так охотно слушали, что Михаил сам себе позавидовал, как он без единой накладки вошел в роль конокрада.

— Ну ладно, Мишка Черный. Что ты еще умеешь делать, кроме конокрадства? — спросил усатый.

— Я еще охотник.

— Хы! На кого ж ты охотился?

— У нас там много всякой дичи. Особенно в Астраханской пойме, — .ответил Михаил.

— И метко стреляешь? — спросил старший.

— Куропатке в глаз.