Той досталось сильнее, нижнюю половину красивого лица заливала кровь, тёмно-синяя форма растрепалась, фуражки не было вовсе. Когда Коля подковылял ближе, девушка что-то пробормотала и раскрыла глаза. Глаза были, как у побитой собаки.
— Ты как, товарищ лётчик? — спросил Половинкин, протягивая руку, — встать можешь?
Девушка повернула голову, рассматривая лобовое стекло. Самолёт вздрогнул, в кабине сделалось ещё темнее.
Лицо пилота построжело, и, не принимая Колиной руки, она тяжело выбралась из кресла, поворачиваясь к боковым панелям. Раскрыла неприметную дверцу в стене, вынула длинный ранец, формой вроде боксёрского мешка. Попыталась закинуть себе на плечо, но, похоже, приземление бесследно не прошло: девушка закашлялась и оступилась, опираясь на пульт. Мелкие кумачовые брызги рассыпались по лампочкам.
Половинкин подхватил и её, и ранец. Девушка была мягкая, ранец тугой. Пол под ногами вздрогнул опять.
— Пойдём, — сказал Коля, с опаской принюхиваясь к возможному дыму, — выбираться надо.
Дыма не чувствовалось, но иголочки покалывали.
Девушка что-то произнесла, кивнула и потыкала пальцами в пульт. Лампочки уже привычно запиликали. Техника есть техника, подумал Половинкин, любую можно освоить. Надо только внимательно смотреть, как она это делает. И всё время учиться.
Пилот оперлась на его плечо, и они выбрались из кабины. Особых разрушений и мусора в самолёте не наблюдалось, только в конце коридора пластом валялся бесчувственный товарищ Старкиллер. Крови заметно не было.
Половинкин распутал модный серый плащ, приложил ухо к губам юноши. Дыхание было хриплым и прерывистым, но главное — было. Оклемается, парень крепкий, из работяг. Не стал бы только дураком — за неделю второй раз, считай, по маковке отхватывает.
Девушка раскрыла дверь, попыталась помочь со Старкиллером, но быстро отказалась от это затеи. Коля сперва собрался было нести тело юноши на плече, но, реально оценивая свои теперешние возможности, решил не форсить. Он подхватил Старкиллера за ворот комбинезона и выволок на трап. Пилот ковыляла рядом, одной рукой держась за поручень, а другой цепляясь за Колино плечо. Сзади, иногда зачем-то выписывая сложные восьмёрки, семенила говорящая коробочка.
Трап уже довольно сильно накренился, идти пришлось почти вверх. Дневной свет ударил в глаза. В ушах слегка гудело. Рюкзаки били по рёбрам. Пояс оттягивала кобура.
'Хорошо хоть Вейдер не прилетел', подумал Коля, 'ещё его переть — я б не сдюжил'.
Самолёт лежал неподалёку от рощицы нечастых берёзок, зарывшись носом в неприятно влажную грязь. Лето выдалось жаркое, многие болота пересохли, а им вот повезло. Нет, действительно повезло: мягкая почва сильно смягчила удар. Но теперь оказалось, что до сухой земли придётся брести по колено в зелёно-коричневой жиже, причём брести как можно скорее: самолётик медленно, но верно погружался в дружелюбно чавкающую трясину.
Половинкин знал, что в этом месте болото слишком уж глубоким не окажется. Но тонуть даже не слишком глубоко — всё-таки не хотелось. Девушка что-то спросила, указывая на берег.
— Не отставай, — хрипло сказал он ей, с тяжёлым выдохом наклонился, покрепче подхватил Старкиллера за шиворот и шагнул с трапа в беспокойную грязь. Пилот плелась рядом, то ли поддерживая, то ли повиснув на нём. Гул в ушах сделался громче. Коробочка плюхнулась с трапа в густую жижу и поплыла следом, не быстро, но без видимой натуги.
За два коротких шага тяжёлое тело юноши почти целиком погрузилось в болото, окончательно утрачивая остатки товарного вида. Тащить союзника, даже спасая тому жизнь, по такому вареву было тяжело, бросать — совестно. Теперь уж точно не отстирается, подумал Половинкин, и в этот момент иголочки взвыли, гул в ушах неожиданно сделался очень похожим на деловитое гудение авиационных моторов, а метрах в трёх из болота перед ним взметнулись наглые фонтанчики грязи. Через мгновение донёсся сухой стук пулемётных выстрелов, но Коля уже не обращал на это внимания.
Откуда силы взялись — одним движением он подхватил девушку, другим выворотил из жижи Старкиллера и высокими скачками понёсся к берегу. Страх надёжней совести, думал Коля, перемахивая широкую борозду, прорезанную их самолётом при аварийной посадке, и вылетая на сушу.
Сзади били выстрелы. Пилот кричала. Коробочка пиликала, загребая вслед. Коля шёл высокой иноходью, хрипел и мотал стриженой головой, разбрасывая крупные капли пота. Сапоги хлюпали холодной кашей.
Рощица, как назло, оказалась жидковатая, но делать было нечего, и беглецы углубились в неё, спеша укрыться от немецких самолётов. Половинкин даже не успел их разглядеть. Впрочем, он всё равно не очень-то разбирался во вражеской технике. Оставалось надеяться, что и немцы не успели разобраться, что за машину они только что приземлили.
Но на это-то, прямо скажем, надежда была довольно слабая. Даже почти никакой. Очень скоро здесь будут кишмя кишеть поисковые группы фашистов, в лесочке не спрячешься. Да и след за ними вон какой… Коля обернулся и критически полюбовался на протоптанную ими широкую нервную тропу.
От болота они успели пробежать довольно далеко, перешли на шаг. Немецких самолётов почти не было слышно. В конце концов, деревья расступились и выпустили их на укромный тёплый пригорок, щедро залитый солнцем.
Местное солнце заливало башню добрым тёплом. Светофильтры автоматически отсекали лишний поток, но стоять в этих лучах всё равно было приятно.
'Пора и на мостик', подумал Таус, 'в конце концов, я не техник, я капитан'.
За последние сутки он лично обошёл уцелевшие установки турболазеров, проверяя готовность к работе. Спешно приводимые в работоспособное состояние орбитальные телескопы выдавали рекогносцировку, вычислители строили карты поверхности. Требовалось разобраться в особенностях местной архитектуры: Владыка Сталин настаивал на бомбардировках исключительно промышленных и военных объектов — а поди разберись, где у них тут объект, а где гражданские кварталы.
С сенсорными массивами было проще: что дроиды, что живые, что техника — войска есть войска, с орбиты они видны чётко и ясно. Маскировочных щитов у местных, понятно, нет.
Со средствами связи, как выяснилось, тоже бедно. Генеральный Штаб Державы СССР с благодарностью принял переданные данные о перемещениях войск, но заметной пользы это пока не принесло: линия фронта напоминала деваронский грязевой пирог — местные генералы оказались не в состоянии отличить свои части от вражеских.
Союзнички… Таус брезгливо ухмыльнулся, заходя в стакан турболифта. Молоденькая красноносая твилекка в кителе медицинской службы вскинула на него испуганный взгляд. Та самая, подумал капитан, вспоминая, как несколько раз встречал девушку в разных отсеках линкора, будто она сама старалась попасться ему на глаза. Он не обращал на твилекку внимания: события последних дней не оставляли времени ни на что, кроме работы. Да это и не было важным: она же не виновата, что у Тауса не сложились отношения с так драматично покинувшим нас адмиралом.
Лифт резко затормозил. Таус машинально схватился за поручень, но гравикомпенсаторы работали штатно уже почти во всём обитаемом объёме. Твилекка хлюпнула носом, но Таус не оглянулся и очень скоро совершенно забыл о встрече. Предстояла куда более важная, в Резервном оперативном центре.
— Лорд Вейдер, — вытянулся он перед Владыкой ситхом, — заявленный состав надирной артиллерии признан готовым к работе с вероятностью в две сигмы. Программы указания и ведения целей загружены, личный состав расчётов приведён в состояние полной боевой готовности.
Он очень гордился и чёткостью доклада, и достоинством, с которым держался теперь. Всё-таки высокая должность как-то… возвышает, да. Берёшь обычного лейтенантишку, назначаешь его капитаном линкора — бац! Откуда-то сами собою появляются и выправка, и чёткость мыслей, и суровое выражение лица. И суждения твои в глазах окружающих приобретают существенно большую весомость, хотя поменялась-то только форма, не содержание.
Всего-то должен вовремя подвернуться покровитель вроде Вейдера. Конечно, этому немало способствует исчезновение всех остальных офицеров.
