его одолела зима. Много недель подряд Холмс весело бегал по холмам или сидел в кресле во дворе, выпуская клубы табачного дыма и погрузившись в одну из заказанных им книг, но из этого, как я понял, мало что выходило в плане умозаключений. Началась зима 2001 года, прогнозы обещали сильные холода, в итоге прогулки Холмса, по-видимому, пришлось бы ограничить.

Когда прибыла новая партия коробок, Холмс какое-то время провёл в одиночестве, запершись в библиотеке, откуда то и дело доносились глухие удары и ругательства. Поздно вечером мне удалось-таки проникнуть внутрь, и я обнаружил Холмса сидящим перед маленьким светящимся экраном и старательно печатающим что-то на облегчённой клавиатуре, которая лежала у него на коленях.

— Так-так, — искренне обрадовался я, — значит, двадцать первый век вторгся в итоге в работу частного детектива?

Какое-то время мой добрый друг, казалось, был полон решимости не обращать на меня внимания, но потом оторвался от экрана и повернулся ко мне.

— Тема закрыта, Уотсон, — буркнул он, подняв длинный костлявый указательный палец к моему лицу. — Если вы будете настаивать на обсуждении данного вопроса, мне придётся попросить вас уехать!

Только тогда я напомнил себе, что Холмс всегда плохо реагировал на сарказм. Тем не менее и его злость, и угрозы меня поразили, и я молча уставился на него, разинув рот. Неловкое молчание затянулось на несколько минут, и в итоге его нарушил Холмс, который мягко сказал:

— Простите меня, Уотсон. Меня вывело из душевного равновесия то, что я обнаружил. Дайте мне ещё неделю, и тогда я поделюсь с вами и Лили своими находками.

Для меня неделя тянулась бесконечно, а Лили чудесно проводила время, ухаживая за пчёлами. Эту эстафету она давно уже приняла от Холмса и выполняла всё необходимое с энтузиазмом, который поражал меня до глубины души и разительно отличался от отношения самого Шерлока Холмса, постепенно терявшего интерес к насекомым. Пока запасы молодильного вина не иссякли, Холмс был счастлив позволить Лили получать радость от нового хобби — пчеловодства. Лили, в свою очередь, часто говорила, что ей нравится хлопотать на пасеке ещё и потому, что тем самым она обеспечивает нам совместную юность и радость навеки. «Пока не вспыхнет новое солнце», как она это сформулировала, хотя мне подобный образ показался скорее пугающим, чем поэтичным. Её усилия приобретали ещё большую важность в свете моих провальных попыток, несмотря на десятилетия анализов и тестов, выделить из нашего медового эликсира ту субстанцию, которая отвечала за его особые свойства.

Неделю спустя мы с Лили по просьбе Холмса пришли к нему в библиотеку и обнаружили, что он нервно ходит по комнате взад-вперёд. В камине весело потрескивал огонь. С пролива налетел сильный шторм. Ветер свистел по дому и ревел в дымоходе; то и дело по окнам стучал град. После переезда на ферму Лили настаивала на том, чтобы провести центральное отопление, и ей даже удалось привлечь на свою сторону миссис Хадсон. Однако мы Холмсом выступали против подобных инноваций. И правда, подумалось мне, что может быть лучше, чем такая погода, уютная комната, камин, и посреди всего этого — оживлённый Шерлок Холмс, излагающий свою теорию о том, как объяснить последнюю волную ужасных преступлений. Прямо как в старые добрые времена!

— Вы оба знаете, — начал Холмс, — что я несколько последних месяцев был поглощён историческими изысканиями. Скорее всего, вы ещё не догадались, в чём их суть. Если вкратце, то я изучал убийства.

Он сделал паузу, чтобы понаблюдать за нашей реакцией. Лично я растерялся. Лили сказала:

— Только из-за того, что мы тогда видели по телевизору? Да ну, это чушь!

Она хотела сказать что-то ещё, но Холмс перебил:

— Моя дорогая Лили, вряд ли мне стоит напоминать вам, кого именно мы мельком видели на экране.

Лили побледнела и замолкла. Я спросил:

— Так у вас есть объяснение?

Холмс покачал головой:

— Только система в первом приближении да гипотеза, но, возможно, уйдёт с десяток лет, а то и век, чтобы её подтвердить или опровергнуть. — Холмс замолчал и уставился невидящим взглядом на пляшущие языки пламени, а потом продолжил: — Просматривая видеозаписи терактов в отношении лидеров мирового уровня, я обнаружил однозначное присутствие Мориарти ещё в одном случае: во время военного парада в Каире в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

когда автоматной очередью был сражён президент Египта Анвар Садат. Мне пришли на ум кое-какие соображения касательно двух убийств, когда появлялась фигура призрака. Во-первых, разумеется, временной интервал. Как я уже говорил, с момента убийства Садата до атомного взрыва близ Солт-Лейк- Сити, в штате Юта, прошло ровно столько времени, как с момента взрыва до недавнего убийства Пхитсанулока. Само по себе это могло бы показаться просто любопытным совпадением, не имеющим никакого значения. Но я обратил внимание на выражение лица фантома в обоих случаях. Если во время убийства Пхитсанулока это была растерянность, то в момент смерти Садата — понимание и даже нетерпение. Есть определённая прогрессия. Это заставляет меня предположить, что профессор Мориарти каким-то образом спасся от смерти в Юте и сначала переместился на десять лет вперёд с момента взрыва, появившись точно в момент гибели Пхитсанулока, а потом метнулся в другую сторону на такое же время, оказавшись свидетелем убийства Садата.

— Это как движение пружины или, скорее, маятника.

— Но тогда амплитуда была бы с каждым разом всё меньше, — возразила Лили.

— Именно, — сказал Холмс. — Очевидно, здесь работают другие законы природы, чем закон сохранения энергии, хотя, возможно, Мориарти всё ещё подпитывается мощностью атомного взрыва.

От этих странных концепций, следовавших одна за другой с невероятной скоростью, у меня ум за разум зашёл и закружилась голова. Я ощупью нашёл стул и тяжело опустился на него:

— Господи!

Холмс еле заметно улыбнулся:

— Думаю, можем обойтись как-нибудь без Господа Бога. Существование Мориарти я считаю убедительным доказательством того, что Бога нет. Но продолжим. Вспомните, Уотсон, что десять лет назад, в плену у Мориарти, вы строили теории относительно его навязчивой идеи — желания убивать влиятельных лидеров. Я бы добавил ещё один элемент. В качестве мишени Мориарти выбирает тех, кто хочет для своего народа — или даже для мира в целом — новой и лучшей жизни.

— Но, Холмс, — устало спросил я, — к чему всё это ведёт?

Лили, по-видимому, поняла лучше, чем я:

— Он выбирает таких, как Садат и Пхитсанулок.

Холмс кивнул.

— Как можно забыть разрушительную войну, которая опустошила Ближний Восток после смерти Садата? А последствия убийства Пхитсанулока для Азии могут быть даже ещё более плачевными.

— Но вы же не хотите сказать, что Мориарти каким-то образом причастен к этим убийствам! — запротестовал я.

— Нет-нет! — Теперь впалые щёки великого сыщика горели румянцем, а глаза блестели. Холмс взволнованно расхаживал по комнате, почти отскакивая от пола. — Я хочу сказать следующее. Вы, Уотсон, восприняли навязчивую идею Мориарти как некую страсть, которая определяет линию поведения, заставляет подстраивать всю свою жизнь и планы под желание совершить определённый тип убийства. Давайте пойдём дальше и будем считать, что эта мания, эта зацикленность представляет собой реальную силу во времени, если не в пространстве. Двигаясь по годам и эпохам в результате взаимодействия ядерного взрыва и машины времени — я говорю о движении вперёд, — Мориарти переместился в ту точку, где произошло убийство Пхитсанулока. Его привела туда собственная навязчивая идея! А потом появление Мориарти в мире нормального времени отразило те энергии, которые в нём накопились, и его отбросило назад, в прошлое…

— И снова та же одержимость притянула его к моменту убийства Садата! — перебил я. — В таком случае тождество временных интервалов, которое вы отметили, лишь совпадение, и не более того.

— Очень даже возможно. Однако это интересное совпадение могло привести к тому, что наш