принять душ, показаться врачу, обследоваться, подлечиться и забронировать уик-энд в самом комфортабельном центре талассотерапии.

— Ладно, понятно, но сейчас-то мы что будем делать? — спросила она и услышала в собственном голосе такие знакомые занудные нотки.

Существо вдруг изменило цвет, словно под ее прозрачной кожей растеклась желтоватая жидкость.

— Мы поменяемся, Я и Он. Девушку на Юношу. Яичники на Членик. Наверху есть еще одна девушка и еще один юноша, только у этого юноши членик поплоше. Но если у меня две Девушки и один Членик поплоше, может быть, он и согласится поменяться.

Теперь существо смотрело вверх, казалось, оно что-то учуяло.

— Кто это — Он? — спросила Кати.

— Тот, кто в холодильнике… Бр-р-р-р, — поежилось существо. — Я ухожу. Я вернусь. Не лезь в воду. Не то они тебя съедят.

И, оставив Кати одну на островке, оно скрылось в черной воде, из которой вынырнуло.

Ивана поняла, что надо действовать быстро. Рука, высунувшаяся из ванны, тащила Патриса за куртку с такой силой, что он не устоял на ногах. Бледный как полотно, Патрис, крикнув ей полное ужаса «помоги», тщетно пытался удержаться за ножку ванны. Ивана вцепилась в его ногу, крепко, обеими руками, однако неведомое существо тянуло так, что и она заскользила по плиточному полу ванной. Она села, попыталась ухватиться за дверной косяк, но силища была колоссальная, казалось, ее суставы вот-вот переломятся, как сухарики. Ивана выпустила ногу Патриса — в его глазах удивление сменилось отчаянием, — и метнулась в детскую. Там она нашла то, что искала: железные прутья от разобранной кровати. Она взяла один, взвесила его на руке — неплохо. В ванной Патрис выл не своим голосом. Ивана кинулась туда.

Патрис из последних сил цеплялся за край ванны. Ему почти удалось выпростаться из куртки, но левая рука застряла в рукаве. Из ванны высунулось второе щупальце и держало его за волосы. Картина была кошмарная.

Преодолев желание убежать со всех ног, Ивана шагнула к ванне. Женское лицо существа — которое, если верить Патрису, было лицом его тети, — исказилось от усилия. Оно вздувалось и опадало, немного напоминая аппараты искусственного дыхания, которые ставят онкологическим больным в последней стадии. Вода вокруг существа вскипала розоватыми пузырями, они лопались, распространяя противный аммиачный запах, от которого щипало глаза и ноздри. Почему-то Ивана вдруг подумала об отце: он в этот час, наверное, крепко спит где-то в Канаде, возможно, рядом с какой-нибудь женщиной. Она позавидовала его спокойной жизни, ей захотелось позвать его на помощь, прижаться к нему — и пусть бы он разобрался с монстром из ванны. Она зажмурилась и вновь открыла глаза. Помочь ей некому. Все сама. Как всегда…

Ивана подняла железный прут и с размаху всадила его, точно кол, прямо в лицо Патрисовой тети. Оно оказалось мягким. Прут вошел, точно в теплое масло, но щупальца не разжались. Ивана снова подняла свое импровизированное оружие и снова всадила изо всех сил. Потом еще раз и еще. Ей показалось, что из продырявленного лба кальмара потекла желтоватая жидкость. Существо бросило на нее явно раздраженный взгляд: так могла бы посмотреть старуха, потерявшая место в очереди на распродаже. Рот кальмара округлился, из него вырвался вздох, щупальца разжались, и Патрис мешком свалился на пол.

Ивана бросила прут.

— Как ты?

Патрис весь дрожал и всхлипывал.

— Бежим отсюда!

Ивана заглянула в ванну.

— Иди сюда, посмотри!

Патрис нехотя поднялся. Ивана заметила, что он еле держится на ногах. Его зубы выбивали дробь.

Ванна была пуста. Ни кальмара, ни розовой жидкости — ничего.

Даже дна не было.

Только что-то вроде колодца с грязными стенками, на которых еще остались розоватые капли.

— Эта штука утекла вниз вместе с водой… Невероятно…

— Плевать… — выговорил Патрис, с трудом совладав с трясущейся челюстью. — Пойдем отсюда. Вернемся в шале, и сюда больше ни ногой. Никогда.

Но Иване вот уже несколько минут что-то не давало покоя. У нее возник вопрос, и она хотела получить ответ. Наклонившись над колодцем, она позвала:

— Кати?

Патрис вздрогнул.

— Ты спятила? Что ты делаешь? Эта штука может опять всплыть, и тогда…

Ивана жестом призвала его к молчанию. Из глубины колодца доносились какие-то всплески, напоминавшие шум далекого прибоя. Ивана пожала плечами. Что ж, хотя бы попытаться стоило.

— Пойдем, — сказала она.

И тут из колодца до них долетел голос. Слабый, больше похожий на шелест, но вполне отчетливый:

— …Я здесь…

Голос Кати.

Патрису это было на фиг не надо — «спасать Кати». Спасать людей — вообще не его работа. Он изучает химию, не занимается спортом, носит очки, он толстый, он до сих пор девственник, а когда дрочит, спермы извергает совсем чуть-чуть, он типичная лабораторная крыса и не чувствует в себе призвания спасателя. До сих пор он проявлял добрую волю. Он пошел за Иваной в ночь и холод, согласился свернуть к этому злополучному дому на берегу злополучного озера, согласился влезть по водосточной трубе в окно, согласился зайти в ванную в этом странном доме, где воняло чем-то странным, да еще обнаружилась фотография его сестры в пустой детской… Пропади все пропадом, он натерпелся страху, его и сейчас еще трясет!

Он сделал куда больше, чем требуется от спасателя по долгу службы. Ему даже чуть не оторвала руку и голову окаянная чертова тварь, у которой по неведомой, мать ее в душу, причине было лицо тети Мишлин.

Так что, будь там хоть Кати, хоть кто, пусть дальше играют в эти игры без него.

Оставалось только сказать это Иване.

Ивана тем временем наклонилась над дырой в дне ванны, видимо, соображая, как спуститься в этот колодец. Вот ведь чокнутая, с нее станется и прыгнуть. Она снова позвала Кати, но ответа не было.

— Послушай… Надо придумать что-нибудь другое. Нельзя туда лезть. Давай вернемся в шале и попросим Марка нам помочь. Или дойдем до магазина, может быть, там все-таки есть телефон… Но лезть туда нельзя, это безумие, понимаешь?

Ивана повернулась к нему, глаза ее метали молнии.

— Там Кати. Возможно, она ранена. Возможно, срочно нуждается в помощи. Надо спуститься сейчас же.

— …Это безумие… — еще раз повторил Патрис, лихорадочно ища убедительный довод.

— Безумие будет, если мы не спустимся. Я боюсь не меньше тебя, но нельзя же сидеть сложа руки. И