сколько вас прошло через мои руки…

     – Так, может, матушкам нашим стареньким поможешь? Все радикулитом страдают.

     – Им уже ничем не поможешь. Только могилой. Самое верное средство от всех болезней.

     – Не надо так, – Надежда испуганно посмотрела на Ангелину, почувствовав в ее разговоре что-то недоброе.

     Та встала с кушетки и, подойдя к двери, закрыла ее на щеколду.

     – Мало ли что могут подумать, – она загасила и горящую на столе свечу, оставив лишь огонек лампады перед образами. – Мы ведь с тобой, как говорится, не ради скотского наслаждения, а здоровья для.

     Надежде захотелось немедленно уйти отсюда, но Ангелина удержала ее.

     – Да не бойся ты. Прям как дикая собачка динго. Полное доверие и расслабуха. Один сеанс – и снова как на свет народилась. Не ты первая и, надеюсь, не последняя. Ложись на мое место. Расслабься.

     Ничего вполне не соображая, Надежда механически подчинилась воле Ангелины и легла на кушетку лицом вниз, не заметив, как та, присев рядом, тихонько включила спрятанную за иконой портативную видеокамеру.

     – Вот так, вот так…

     Ангелина сделала несколько легких движений ладонями вдоль спины, снимая с нее напряжение. Потом провела еще, еще…

     – Так, и еще разочек так…

     Надежда и впрямь стала ощущать, что ломота в теле сначала исчезла, а вместо нее появилось тепло. Но тепло было странное, горячее, словно из чьей-то пасти. Ей снова захотелось немедленно встать и уйти, но Ангелина удерживала ее, продолжая водить и водить вдоль спины, склонившись к ней очень близко, почти прижавшись всем своим телом и шепча в затылок:

     – Странно, что эту спинку никто не гладил, не ласкал, не целовал… Сейчас тебе станет еще лучше. Вот только…

     Она подняла Надежде кофту, потом рубашку, совершенно оголив спину и немного отклонившись в сторону, чтобы не мешать обзору объектива снимавшей все это камеры.

     – Какая спинка… Гладенькая, чистенькая, так приятно пахнет мыльцем…

     Она безошибочно нашла в области поясницы нужные точки и, надавливая на них – сначала легонько, а потом все сильнее и сильнее – стала погружать Надежду в сладостное возбуждающее состояние. У Ангелины проснулся азарт настоящей львицы: ей хотелось во что бы то ни стало сломать внутреннее сопротивление Надежды, подчинить ее своей воле, опустить на самое дно, в ту грязь, в которой была сама, утопить в ней. Она хотела сделать с Надеждой то, что без особых усилий делала со многими другими такими же девчонками, пока была и на свободе, и на зоне, вводя их в состояние сладострастного безумия, привязывая к своим ласкам, как наркотику, от которого уже не было избавления.

     – Сейчас, девочка моя, сейчас… Еще чуть-чуть… Помоги мне, расслабься до конца… Мы совершим с тобой полет… очень сладкий… ты узнаешь то, что никогда не знала… тебе понравится… и ты будешь каждый вечер приходить ко мне и просить… и будешь со мной всю ночь… наслаждаться… рядом…

     Надежда была уже на грани полной потери контроля над собой, отдаваясь во власть этих охвативших ее пьянящих ласок, скольжений ладоней по спине, сладострастного шепота, не в силах сопротивляться, бороться.

     – Господи, помилуй! – она вскрикнула и последним усилием воли выдернула себя из этого состояния, вскочила с кушетки и, поправляя на ходу задранную одежду, быстро прошла к двери.

     – Зачем ты так?.. – прошептала она, еще ошеломленная всем, что сейчас произошло и еще больше испуганная тем, что могло произойти.

     – Зачем ты?.. Я ведь поверила тебе…

     И, заплакав, быстро возвратилась к себе.