остановила ее.

— Нет. Туда нельзя, — сказала она спокойно, встав между шкафом и Джоди. — Эго принадлежит мне. Там находятся очень важные вещи. Так что не нужно.

К моему удивлению, Джоди согласилась, но нерастраченная ярость обратилась теперь на нее саму. Она вцепилась себе в волосы и рванула со всех сил. Теперь я подошла к ней и попыталась остановить.

Это могло показаться неправильным доктору, но я не могла стоять и смотреть, как Джоди причиняет себе боль. Я схватила ее за руки, скрестила их у нее на груди, как раньше делала дома. Она сопротивлялась, извивалась, но наконец обмякла, и тогда я усадила ее на диван и обняла. Что там думала себе доктор Берроуз, я не знала. Она села напротив. В наступившей тишине я оценивала степень беспорядка — следы разрушений и заваленный разными предметами пол.

Доктор Берроуз нарушила молчание и наклонилась к Джоди. Она говорила спокойным, тихим голосом и пыталась поймать ее взгляд.

— Я знаю, тебе больно, Джоди, и я хочу попробовать сделать так, чтобы тебе больше никогда больно не было. Ты позволяешь Кэти помочь тебе. Позволь и мне тоже. Я буду очень благодарна, если ты позволишь.

Этот мягкий подход, без угроз, не раз помогал в работе с другими детьми. Джоди сидела тихо, и мне показалось, что она снова ушла в себя. Доктор Берроуз ободряюще мне улыбнулась и повторила свою просьбу. Джоди не пошевелилась и не подала даже знака, что слышит.

— Джоди, Кэти рассказала мне, как смело ты себя вела. Тебе столько пришлось преодолеть. Но мне кажется, твоя беда слишком серьезна, чтобы ты смогла справиться с ней в одиночку. Поэтому здесь Кэти, и поэтому здесь я. Я тоже хочу помочь тебе.

Джоди продолжала смотреть в какую-то неопределенную точку (где-то во дворе, а может быть, за его пределами), она молчала и, казалось, никого не слышала. Доктор Берроуз откинулась назад и взяла блокнот:

— Кэти, может быть, тогда вы расскажете мне, как Джоди вела себя после нашей последней встречи. Я знаю, ее состояние беспокоит вас.

Возможно, таким способом она хотела подтолкнуть Джоди поделиться своими эмоциями. Я объяснила, что Джоди чувствовала себя очень хорошо, но тяжелые воспоминания из прошлого тревожили ее. Я привела несколько примеров, чтобы Джоди сделала вывод: доктор Берроуз знает всю ее историю, и ей можно довериться. Упомянула я и о том, что вся наша семья крайне обеспокоена, Эдриан, Люси и Пола очень переживают за Джоди и не хотят видеть ее такой расстроенной. Доктор Берроуз снова наклонилась к ней:

— Я видела много детей, которые тяжело переживали или испытывали злость по поводу того, что с ними происходило. Но это не их вина. И я знаю, как помочь им избавиться от этой боли, чтобы они снова стали счастливыми. Я хочу помочь и тебе тоже, Джоди.

Это был уже не обычный осмотр, а сеанс психотерапии. Но если Джоди не будет участвовать в нем, если не наладится контакт, пользы от этого не будет никакой.

— Я надеюсь, что вы нам поможете, — сказала я, рассчитывая на то, что слово «нам» придаст Джоди уверенности, но она сидела неподвижно и смотрела куда-то в сторону.

Доктор Берроуз снова записала что-то в блокнот.

— Не хочешь поиграть, Джоди? — спросила она. — Я могу принести кукольный домик.

Джоди не шелохнулась.

— Не хочешь? Ты нарисовала чудную картинку в прошлый раз.

Но девочка даже не моргнула.

— Вот что, — доктор поднялась, — прежде чем начать, мы с Кэти соберем эти игрушки в коробки. Помоги нам, пожалуйста.

Я поняла намек, отпустила Джоди и присоединилась к доктору. Видимо, ее целью было вовлечь Джоди в фактическое сотрудничество. Но пока мы собирали игрушки и карандаши, боковым зрением я видела, что Джоди не смотрит на нас, возможно, в этот момент она даже не замечала нашего присутствия. Скоро мы закончили и сели на свои места. Доктор Берроуз записала что-то в блокнот, а я снова обняла Джоди. Не знаю, о чем она там писала, наверное, отмечала какие-то симптомы, заметные только ее профессиональному глазу, а может быть, уже и диагноз установила.

Она закрыла блокнот и приветливо улыбнулась:

— На сегодня хватит. Спасибо вам обеим, что пришли. Звоните.

Я удивилась: это что, еще одна хитрость, чтобы расшевелить Джоди?

Доктор Берроуз встала:

— До скорой встречи, Джоди. — Прием был окончен.

Я посмотрела на ребенка: она была все так же безучастна и смотрела куда-то непроницаемым взглядом.

— Ладно, милая, нам пора. — Я взяла ее за руку и поднялась, доктор Берроуз открыла нам дверь. А когда мы вышли на улицу, у меня появилось дурное предчувствие.

Это предчувствие не покидало меня весь день. Мы с Джоди сидели на диване, я читала ее любимые стихи Ширли Хьюз: «В кране теплая вода, а в реке — холодная». Раньше она переворачивала страницу за страницей, повторяла слова и слушала стихи, в общем-то, с удовольствием. Теперь — никакой реакции, как будто она глухонемая.

Психическое состояние Джоди претерпело качественное изменение, и я понимала, что в этой ситуации не могу оказать ей адекватной помощи. Наблюдать за ее состоянием было отчасти страшно, а отчасти просто горько. Сколько еще изменений может претерпеть человеческая личность? Куда в конечном итоге заведут ее все беды и боль? Казалось — туда, где мрак и безмолвие, туда, откуда уже никто не сможет вернуть ее. Я видела, что ей срочно нужна помощь. Но какая помощь? И чем я сейчас могу помочь?

Отложив книгу, я приблизилась к Джоди, снова и снова вспоминая вчерашний прием у доктора Берроуз. Я, конечно, не ожидала чудесного исцеления, но надеялась, что прогресс хотя бы наметится. Но прием только показал, до какой степени была сломлена Джоди — даже специалист не смог достучаться до нее. Я откинула прядку волос у нее со лба и посмотрела на ее бледное, каменное личико. Неужели она останется такой навсегда?

— Я чувствую себя беспомощной, Джоди, — прошептала я. — Как я хотела бы что-то сделать для тебя! Хотела бы быть крестной феей и уметь колдовать, чтобы все твои беды просто исчезли.

Я держала ее на коленях, слегка покачивая. Джоди не реагировала. Я перевела взгляд на окно, за которым пролетела снежинка. За ней еще одна, и еще… Они падали с небес и таяли, едва соприкасаясь с землей.

— Смотри, — я повернула ее лицом к окну, — снег в апреле!

Она как будто посмотрела, и ее глаза на минуту стали осмысленными.

— Хочешь, выйдем на улицу и посмотрим? Тебе же нравился снег, помнишь? Пожалуйста, посмотри.

Но прошло мгновение, и она снова опустила взгляд в пол, не выказывая эмоций и не видя ничего вокруг.

В семь я уложила ее спать, и, поскольку девочки были в музыкальной школе, а Эдриан возвращался поздно, дом был всецело в моем распоряжении. Читать не получалось — я не могла сосредоточиться, включила диск с классической музыкой — и стало еще печальнее. В итоге все закончилось просмотром телепрограмм, я почти совсем убавила громкость, чтобы не пропустить ни единого звука из комнаты Джоди. Пораньше ушла спать и, лежа без сна, молилась — впервые за тридцать лет.

Утром, к моей радости, наметился прогресс: Джоди сама спустилась вниз и съела несколько ложек хлопьев. Увы, продлилось это недолго. Полчаса спустя она свернулась на диване в позе зародыша, молча, погруженная в себя.