Джоди могла видеть, что я за ней наблюдаю. У нее напрочь отсутствовали чувство опасности и инстинкт самосохранения; если дать ей волю, она непременно раскачается так, чтобы свалиться и разбиться.
— Как сходили к лору? — спросила Джилл. На прошлой неделе я водила Джоди на прием к врачу: бывали случаи, когда она вела себя так, словно ничего не слышит.
— Кажется, все в порядке. Мы ждем ответа от доктора, но сестра полагает, что никаких осложнений нет.
— Значит, она просто отключается? — спросила Джилл, имея в виду, что сильно травмированные дети имеют склонность к потере восприятия как средству самозащиты. Таким образом, когда они отключаются, они меньше сознают, что вокруг них происходит, и слабо реагируют на обычные для нас факторы, например не замечают вкуса пищи или не понимают, горячая ли вода в ванне.
— Да, похоже, на это многое указывает. Она почти ни от чего не получает удовольствия и совсем нечувствительна к температуре: даже когда совсем холодно, мне приходится с ней бороться, уговаривая надеть что-то теплее майки и шорт. Иногда она поддается относительно легко, если можно так сказать, хотя далее такие дни я бы не назвала простыми. Когда нам удается прожить день без нервного срыва, мы счастливы, потому что это бывает очень редко.
Джилл сочувственно смотрела на меня:
— Я понимаю, ты работаешь из последних сил. Ты проделала колоссальную работу… действительно.
Я слабо улыбнулась. Комплименты — это приятно, но я бы предпочла выспаться, потом) что была выжата как лимон и, хотя терпению моему будто не было предела, держалась из последних сил.
Мы пошли назад, довольные, что вылазка проходит без инцидентов. Солнце светило ярко, а я думала о том, что благожелательное расположение Джоди необходимо обратить себе во благо. Если мы доберемся домой без происшествий, я ее похвалю и вознагражу, и у нас будет положительный пример того, как должен проходить день. Мы с Джилл держали Джоди за руки, легко шагая через парк.
— Нужно признать, меня беспокоит отсутствие улучшений. — Я выбирала наиболее расплывчатые слова, чтобы Джоди не догадалась, что мы говорим о ней. — Беспокойство становится все сильнее, особенно по ночам.
— Были ли обнаружены новые сведения по поводу присутствия третьих лиц, которых мы обсуждали?
— Нет. Говорит об этом снова и снова, но никакой новой информации не сообщает. Я на самом деле очень волнуюсь. Кажется, все становится только хуже, ну уж точно не лучше. Не можешь подсказать мне что-нибудь практическое? — Я не хотела, чтобы в моем голосе звучало отчаяние.
— Ничего сверх того, что ты и так знаешь, — покачала головой Джилл. — А если честно, то должны быть пределы и тому, чего мы можем ожидать от тебя. Вполне возможно, что эмоциональный урон настолько велик, что справиться с ним смогут только психиатры. Знаешь что, я посмотрю и скажу, что можно сделать. Ничего не стану предпринимать, просто посмотрю.
Мы дошли до угла улицы, и я разрешила Джоди бежать впереди, а мы с Джилл пошли молча. Я надеялась на практический совет, но степень расстройства Джоди, похоже, выходила за рамки опыта Джилл, так же, как и за рамки моего. Я была расстроенна, но решила продолжать во что бы то ни стало. Я увидела, как Джоди остановилась впереди и попятилась спиной ко мне, внезапно обратив внимание на что-то в канаве.
— Джоди, — позвала я. — Ты что делаешь? Иди сюда.
Она с улыбкой повернулась, потом подобрала мертвого голубя и гордо продемонстрировала мне свой трофей. Голова птицы была свернута набок, а грудка распорота, и кровавые внутренности были выставлены на обозрение. Джоди завороженно разглядывала их.
— Джоди! Брось сейчас же! — строго сказала я.
Она посмотрела на меня, потом медленно отвернулась, ткнула тельце мертвого голубя, а затем бросила его в канаву.
— Фу, — сказала Джилл.
Я взяла Джоди за локоть сзади и потащила от канавы по направлению к дому. Джилл не стала заходить, а сразу села в машину, поскольку ей пора было на следующую встречу. Я провела Джоди через входную дверь прямо к раковине в кухне. Пока я набирала в тазик горячую воду и мыла ее с мылом, она смотрела на меня.
— Хорошо мы погуляли, правда, Кэти?
Ее лицо раскраснелось, она казалась счастливее, чем когда-либо за все эти месяцы. Я улыбнулась в ответ. Как я могла злиться? В конце концов, она не сделала ничего плохого. Но меня беспокоило, с каким восторгом она рассматривала мертвую птицу.
На следующее утро я ясно ощутила, что что-то не так. Ни в пять часов утра, ни в шесть, ни в семь Джоди не кричала. У меня хватило времени принять душ, одеться и высушить волосы. Я собрала детям школьный завтрак и даже спокойно выпила чашку кофе, а потом появилось беспокойство. Я поднялась наверх, на цыпочках подобралась к комнате Джоди и прислушалась. Тишина. Она даже не разговаривала с собой, как обычно. Я постучала и вошла. Она лежала поверх одеяла, распластавшись на спине, широко распахнув глаза и уставившись в потолок. Она была так неподвижна, что на мгновение мне показалось, что она умерла.
— Джоди? — Я потрясла ее за плечо. — Джоди? — Она слегка повела глазами. — Джоди? Что с тобой? Ты заболела?
Она не пошевелилась. Ее ноги и руки лежали прямо, причем так напряженно, словно были закованы в гипс. Это не был припадок. По крайней мере, я такого никогда не видела. Я потрогала ей лоб. Он был теплым, жара не было.
— Джоди? Ты слышишь меня? — Я снова встряхнула ее, на этот раз сильнее. — Джоди, посмотри на меня. Скажи, что случилось? Это Кэти. Джоди? Ты слышишь?
Она моргнула и медленно повернулась, чтобы посмотреть на меня. Зрачки расширены, под глазами темные круги. Она заговорила ровно, без какой-либо интонации:
— Он приходил вчера ночью. Ты сказала, он не придет, а он пришел. Я знаю, знаю, кто это был.
Я опустилась на колени и взяла ее за руку:
— Нет, солнышко, никто не приходил. Ты что-то вспомнила, и тебе показалось, что это на самом деле.
— Я не сказала. Не сказала, потому что она видела. Она видела, Кэти. Видела и не запретила ему.
— Кто-то видел, как папа обижает тебя?
Она кивнула.
— Кто, милая? Кто это был?
Она уставилась прямо на меня, округлив глаза от ужаса, смертельно бледная, на ее шее пульсировала венка.
— Мама. Мама видела. Я сказала, пусть он перестанет, а она ничего не сделала. Она смеялась и смотрела. Все они.
Я похолодела:
— Кто — все? Там был кто-то еще?
— Дядя Джон, Кен и тетя Белл. Они фотографировали, пока дядя Майк делал это.
— Дядя Майк?!
Ее лицо было как мертвое, она смотрела на меня и говорила, но была как будто в тумане.
— Он лежал на мне, как папа. Я не хотела. Было больно. Папа держал меня, когда пришла очередь дяди Майка. Я кричала, тогда папа сунул свою штуку мне в рот. Тетя Белл сказала: «Это ее заткнет». И все засмеялись… — Джоди трясло от страха.
Я пыталась скрыть ужас и сосредоточиться на том, что только что услышала.
Нужно было запомнить все имена и подробности, извлечь из ее речи как можно больше фактов. Я не знала, когда она снова откроется мне, да и откроется ли вообще. Я гладила ее лоб и шепотом успокаивала:
