приняли, а при встрече в Берлине Эдита так холодно отвечала на его вопросы, что у Макса не оставалось и тени сомнения в том, как ничтожны его шансы на успех. Он не имел представления о том разговоре, который произошел у Эдиты с его братом, и был убежден, что перемена в обращении с ним богатой невесты объясняется влиянием ненавистного набоба Рональда.

И действительно, с того дня, как Рональд появился в Гернсбахе, молодая девушка резко изменилась, хотя в дальнейшем поведение Марловых как будто не подтверждало предположения Макса. Большую часть лета Марлов и его дочь провели в Швейцарии, а Рональд оставался в Берлине; тем не менее, художник был убежден, что Феликс разрушил его счастье, и ненавидел «проклятого набоба» всей душой.

— Конечно, бездушную девушку ослепил блеск миллионов, и преданное сердце бедного художника втоптано в грязь! — трагически восклицал Макс, изливая свое горе перед дядей.

Последний находил, что его племянник совершенно прав, и был очень рад, что существует еще один человек, который ненавидит Рональда в такой же мере, как и он сам. Старик утешал «втоптанное в грязь сердце» тем, что ссужал его обладателя крупными суммами из своего кармана и угощал прекрасным вином в ресторане «Золотой лев». Там родственники громко бранили презренного «выскочку», закрепостившего своими миллионами Нейштадт и Штейнфельд, и старались настроить против Рональда и его предприятий все население Гейльсберга. Нотариус Трейман считал своим нравственным долгом идти против миллионера; он задался целью не допустить, чтобы хоть одна акция нового акционерного общества была приобретена кем-либо из жителей Гейльсберга. Высокомерным штейнфельдцам нужно было показать, что Гейльсберг обладает чувством собственного достоинства и не позволит поработить себя каким-то «выскочкам». Между старым и новым городами возникла страшная вражда. «Нейштадтский листок» и «Гейльсбергский вестник» изливали друг на друга потоки проклятий и предсказывали один другому самое мрачное будущее.

В саду нотариуса Раймара отцветали последние осенние розы. На скамье сидели Эрнст и майор Гартмут, который сильно загорел, но был все так же строен и элегантен, как всегда.

— Видишь, сегодня я поступил по примеру Макса и влетел в твой дом без всяких предупреждений, — смеясь, сказал он. — Но я очень доволен, что сделал тебе сюрприз; по крайней мере, по выражению твоего лица могу убедиться, что я здесь — желанный гость.

— Еще бы! — воскликнул Эрнст с сияющим лицом. — Я никак не ожидал, что ты уже вернулся с маневров.

— Да, они только что окончились. Я воспользовался своим правом на отпуск и явился к тебе в надежде, что ты меня не прогонишь.

— Я страшно рад твоему приезду. Надеюсь, ты захватил с собой парадный мундир? У нас тут будет большое торжество. Здешнее историческое общество празднует свой юбилей, и дядя Трейман вбил себе в голову, что Гейльсберг не должен ударить лицом в грязь. Будет устроен военный парад, и двинется шествие, состоящее из воинов, одетых в мундиры всех времен.

— Таким образом, я буду представителем современности! — смеясь, заметил Гартмут. — Да, кстати, парадный мундир со мной. Я захватил его на всякий случай. Однако скажи мне, Эрнст, что с тобой произошло? Ты улыбаешься, и вообще стал похож на человека.

— Вот это любезно! На кого же я был похож раньше, позволь тебя спросить? Разве не на человека?

— Конечно, нет! Ты постепенно превращался в своей конторе в мумию. Слава Богу, процесс, по- видимому, остановился, и мумия начинает оживать.

Майор был прав. Эрнст заметно изменился; его постоянная усталость исчезла, черты лица прояснились, в глазах появился блеск. От прежнего угрюмого равнодушия не осталось и следа.

— Ты очень помолодел, — продолжал Гартмут. — Что произошло? Может быть, ты избран вице- председателем исторического общества? Какие у вас вообще новости?

— Тебе прекрасно известно, что здесь, в Гейльсберге, не бывает новостей, — уклончиво ответил Эрнст. — Расскажи лучше что-нибудь про себя. Как прошли маневры?

— На этот раз мы изрядно поработали, так что я с удовольствием отдохну несколько недель, чтобы набраться сил и поправиться.

На губах Раймара появилась насмешливая улыбка.

— У тебя, действительно, такой болезненный вид, что тебе необходимо поправиться, — смеясь, заметил он, рассматривая своего друга. — По-видимому, наш Гейльсберг скоро станет настоящим курортом. Макс тоже приехал сюда подкрепить свои силы. Однако не беспокойся, мой брат тебе не помешает; он только сегодня в городе, а живет уже больше недели в Гернсбахе.

— Что же он там делает? Каким образом он попал в Гернсбах? — воскликнул майор.

— Он пишет портрет маленькой Лизбеты. Девочка слишком живого темперамента и не может долго сидеть на одном месте, а потому Вильма Мейендорф пригласила Макса погостить у нее, дабы он мог воспользоваться каждым удобным моментом для работы… Но что с тобой, Арнольд? Разве приглашение в Гернсбах представляет собой что-нибудь особенное?

— Для меня да! Послушай, Эрнст, прежде чем мы будем продолжать этот разговор, ответь мне откровенно на один вопрос. Твой дядя Трейман говорил мне весной о некоторых брачных планах, с которыми ты тогда не был согласен. Скажи мне искренне: имеешь ли ты виды на молодую вдову? Да или нет?

— Да откуда ты взял это? О моей симпатии к ней никогда не было и речи, а жениться только на деньгах я не способен. Я предпочитаю остаться на всю жизнь нотариусом в Гейльсберге, чем жить на средства богатой жены.

— Я такого же мнения, но если у моей будущей жены случайно окажется состояние, то это обстоятельство не заставит меня отказаться от брака. Я был и останусь солдатом, независимо от того, женился бы ли я на бедной или богатой. Следовательно, у тебя нет никаких видов на Вильму Мейендорф? Я чрезвычайно рад этому, так как сам хотел бы на ней жениться!

— Ты хочешь связать себя браком? — воскликнул Раймар. — Ведь ты всегда уверял, что являешься врагом семейной жизни и признаешь только холостяков.

— Ну, мало ли глупостей приходится иногда наговорить? — сердито возразил Гартмут. — Вступив в зрелый возраст, я немного поумнел. Маленькая белокурая женщина с большими детскими глазами изменила мой взгляд на брак. Я все лето не мог отделаться от мысли об этой женщине и теперь не в состоянии больше жить без нее. Как только окончились маневры, я примчался сюда. Вот тебе настоящая причина моего внезапного появления!

— От всей души желаю тебе счастья, Арнольд, — сердечно воскликнул Эрнст. — Я знаю, что молодая вдова отклонила много предложений, не желая выходить замуж из-за своей дочери, но, может быть, ты окажешься счастливее других претендентов.

— Лишь бы Макс не вздумал помешать мне! Я в любом случае вышвырну его оттуда, — задумчиво проговорил майор. — Наверное, этот «непризнанный гений» недаром гостит в Гернсбахе. По-видимому, «миллионерша» сорвалась, и он стал скромнее: согласен вместо миллионов получить хорошее поместье, приносящее крупный доход.

— Может быть, ты и прав, — заметил Эрнст. — Я до сих пор об этом не думал, но Максу нельзя доверять в этом отношении. Для него брак — прежде всего выгодное коммерческое дело.

— В таком случае нельзя терять времени, — воскликнул Арнольд. — Поедем завтра же в Гернсбах! Я прозондирую почву и если ваш «гений» действительно осмеливается ухаживать за хозяйкой дома, живо с ним расправлюсь… Решено и подписано!

В эту минуту дверь балкона открылась, и в ней показались Макс и Трейман.

— Эрнст, ты слышал новость? — еще издали закричал дядя, поспешно спускаясь с крыльца. — Нет, конечно, ты еще ничего не слышал, иначе не стоял бы так спокойно. Ах, здравствуйте, майор! Как вы очутились в Гейльсберге? Вы приехали из Берлина? Значит, вы-то знаете интересную новость; весь Берлин говорит о ней.

— Что случилось? — удивленно спросил Арнольд.

Эрнст стоял с отрешенным видом, не проявляя ни малейшего любопытства.

— Важное событие! — довольным тоном ответил Макс, который был чем-то так обрадован, что даже не выразил раздражения по поводу приезда ненавистного ему майора. — Я тоже ничего не знал и только от