«В вашей семье кто–нибудь занимался шоу–бизнесом?» — спросили Джона.

Джон тонко улыбнулся: «Ну, папа часто говорил маме, что она большая актриса».

Когда стало очевидно, что ребята очаровали большинство скептически настроенных журналистов, Бриан закрыл конференцию, и битлов проводили из зала к ожидающей колонне лимузинов. Их сопровождали четыре нью–йоркских полицейских машины и два мотоцикла. Сирены гудели всю дорогу до отеля «Плаза», где были забронированы номера для «Битлз». Полиция забаррикадировала Пятую авеню, сдерживая поток фанатов, запрудивших «Гранд Плаза» и рвущихся в отель. Все службы отеля нарушили свой привычный режим, включая дежурного, которому беспрерывно звонили. Охрану пришлось вдвое усилить, а гостей, обедавших в изысканном ресторане Палли Корт, попросили освободить места для битлов и их свиты.

Не имея возможности покинуть отель из–за напирающей толпы, битлы поднялись на двенадцатый этаж в десять совмещенных между собой комнат. Весь день они смотрели американские телепрограммы, широко освещавшие их прибытие, и пресс–конференцию, весьма дружелюбно болтали с диск–жокеями, которым удалось уговорить служащих и прорваться сквозь строй обескураженных фоторепортеров. Телефонные разговоры записывались на магнитофоны или транслировались «вживую» по местным радиостанциям, а «Битлз» наивно выбросили тысячи долларов, дав согласие на бесплатную передачу. Узнав об этом, Бриан ворвался в номер как ураган и запретил им подходить к телефону. Остаток дня они провели, развлекаясь тем, что дразнили уличную толпу, пока полицейский сержант не потребовал, чтобы они отошли от окон. После этого окно, к отчаянию нью–йоркской полиции, стало их главной игрушкой.

В первый же вечер Джордж Харрисон заболел гриппом, у него поднялась температура и разболелось горло. Луиза, сестра Джорджа, несколько лет назад вышедшая замуж за американца, прилетела в Нью– Йорк, чтобы ухаживать за своим двадцатилетним братом.

В течение всего дня передавались бюллетени с двенадцатого этажа, в которых сообщалось, что Джордж действительно поправляется и может выступить с группой в вечерней программе. На самом деле Джордж Харрисон был серьезно болен, и температура у него держалась высокая. Однако Бриан и все остальные решили, что Джорджу, если только он не умрет, нельзя ни в коем случае пропустить первое выступление в Америке. В номер привели врача, он напичкал Джорджа лекарствами и, по словам Нила, всадил лошадиную дозу амфетамина, который остальные ребята уже приняли. Его погрузили в лимузин, привезли в студию Сулливана и дали в руки гитару. Надо отметить, что только благодаря Джорджу группе удалось в тот вечер выступить вживую.

Эд Сулливан переживал один из труднейших периодов своей программы. Для человека, который только что представлял марширующие вооруженные войска Советского Союза при полном параде, а следом за ними через несколько секунд на той же сцене хор мормонов, приглашение квартета было просто кошмаром. Эд Сулливан, великий труженик, но еще больший циник, думал, что повидал все за ту неделю, когда представлял в своем шоу Элвиса, но это были цветочки в сравнении с «Битлз». Пресса не оставляла их, график записи ломался, планы рушились. Как и отель «Плаза», театр превратился в вооруженный лагерь. Эд Сулливан получил 50 000 заявок на билеты в театр, рассчитанный чуть более чем на 700 мест. Несколько тысяч заявок поступило и от правительства, поэтому сильную головную боль вызывала проблема, как бы их подипломатичнее вернуть. Непосредственно перед выступлением Бриан разыскал Сулливана за сценой: «Мне бы хотелось знать точный текст вступительного слова».

Сулливан посмотрел на Бриана долгим взглядом: «А мне бы хотелось, чтобы ты исчез».

Принимая во внимание благополучное течение событий, настоящее вступительное слово было излишним. В своей бесстрастной речи, произнесенной с видом агента похоронного бюро, Сулливан прежде всего зачитал поздравительную телеграмму от Элвиса Пресли, в которой тот желал им удачи. (Много лет спустя «Битлз» узнали, что Элвис не присылал этой телеграммы и даже не знал о ней. Автором телеграммы был полковник Том Паркер.) Битлы, занявшие свои места за занавесом, пришли в сильное возбуждение. Затем, перекрывая вопли публики, Сулливан произнес: «Америка, суди сама».

В тот снежный холодный февральский вечер семьдесят три миллиона американцев смотрели программу Эда Сулливана. Семьи, запертые в своих домах из–за плохой погоды, собрались вместе, чтобы впервые увидеть то, что именуется «Битлз». Говорят, в Нью–Йорке с автомобилей не было украдено ни одного колеса, серьезное преступление совершил лишь какой–то подросток.

В тот вечер Америка обсуждала только «Битлз». К утру потребность в информации возросла настолько, что Бриану пришлось организовать еще одну пресс–конференцию в танцевальном зале отеля «Плаза». Присутствовали представители более 250 газет, теле- и радиостанций, телеграфа, в том числе представители Би–би–си, трех крупнейших американских корпораций, журнала «Тайм» и д–р Джойс Бразерз, известный психолог, который должен был определить психологический эффект выступлений «Битлз».

На следующий день пурга занесла снегом все аэропорты, и Бриану пришлось организовывать транспортировку своего «драгоценного груза» поездом до Вашингтона, где они должны были выступать в «Колизее». Три тысячи молодых людей ждали их на вокзале под снегопадом, а остальные 7000 появились за «Колизеем».

Во время концерта возникло несколько новых проблем. Как–то в одном из интервью Джордж капризно упомянул, что любит мармелад, и теперь его кидали на сцену в огромном количестве. Коробки с мармеладом, снабженные хлопушками, взрывались, ослепляя музыкантов искрами. Другая проблема заключалась в том, что усилители, установленные в зале, были слабыми и не проводили звук. Впоследствии у битлов появились мощнейшие усилители, но в 1964 году необходимого оборудования просто не существовало. Впрочем, зал так визжал, что никакой усилитель не смог бы сделать слышным даже взрыв бомбы.

После концерта в Вашингтоне «Битлз» пригласили на вечер в английское посольство, и Бриан решил, что им следует туда пойти. Английский посол Дэвид Ормсби–Гор, впоследствии лорд Гарлех, встретил их в вестибюле. «Привет, Джон», — сказал он, протягивая руку.

«Я не Джон, — ответил Леннон. — Я Чарли. Вон Джон».

«Привет, Джон», — обратился посол Ормсби–Гор к Джорджу Харрисону.

«Я не Джон, — произнес Джордж и указал на Ринго. — Я Фрэнк, вот Джон».

Остальную часть вечера ребят осаждала толпа, требуя, чтобы они подписали автографы. Один из гостей, глядя, как Джон расписывается, сказал: «Посмотрите, а он и вправду умеет писать». Бриан и остальные в ужасе застыли, ожидая, что Джон взорвется и поколотит говорившего. Но вместо этого Джон убрал ручку и отказался подписывать автографы. Один чиновник из министерства иностранных дел прилепил клочок бумаги под нос: «Подпишите, вам это понравится». Ринго миролюбиво пожал плечами: «Давай, Джон, подпиши, нужно с этим кончать». Но и Ринго потерял терпение после того, как какая–то дама в вечернем платье вытащила ножницы из сумочки и отрезала у него прядь волос на память для своей дочери. Взбешенный Бриан увел ребят из посольства. По дороге в отель он пообещал, что больше никогда им не придется терпеть подобного унижения. С того вечера «Битлз» просто не посещали официальных правительственных церемоний.

Как только сообщение об инциденте появилось в английских газетах, оно вызвало взрыв возмущения. Эмоции публики наполнили битлов гордостью, безобразное обращение с ними англичан было воспринято как грубое оскорбление. К министру иностранных дел Бутлеру обратились с вопросом, имел ли место такой инцидент на самом деле. Бриан, не желая привлекать еще большее внимание, поступил мудро, написав слащавое письмо послу Ормсби–Гору и его жене с благодарностью за вечер в посольстве. Копию письма направили министру иностранных дел, как подтверждение того, что «Битлз» замечательно повеселились, и историю замяли.

Большое вечернее выступление в «Карнеги Холл» в Нью–Йорке было особенно праздничным и стало очередным триумфом шоу, устроенного для избранной публики и представителей ВИП. После концерта Бриан покинул театр вместе с концертмейстером Сидом Бернштейном. Бернштейн предложил пожертвовать Британскому фонду по борьбе с раком 5 000 долларов, если Бриан позволит ему организовать шоу. Но Бриан предпочел подождать. Его ребята могли заполнить театры и побольше, чем Мэдисон Сквер Гарден. Бернштейн напомнил, что вряд ли существуют залы больше Мэдисон Сквер Гарден.

«Тогда мы снимем стадионы, — пообещал Бриан. — Мы заполним самые большие арены мира».