друг его Яков Бурин. Так часто бывает в дружбе: один заботится, другой принимает заботу. Первый совершенно искренне уверен, что его дела значительнее, неприятности серьезнее, раны больнее, а второму, если ума достанет, ничего не остается, как соглашаться с этим. Ума поручику Бурину было не занимать, а что со временем его дела станут наиважнейшими и Антон Бестужев будет делать ему карьеру, он в том не сомневался. А пока… Почему бы не поехать на маскарад и не потолковать с Гольденбергом? Бурин вовсе не собирался убивать купца, так получилось… Уж кажется, он-то умел разговаривать с немцами, но немец немцу рознь, этот был насмешлив, едок и вспыльчив.

— Что? Вы хлопочете об отсрочке платежей? Под ваше обеспечение? Ах, нет… Я сразу понял, что не под ваше. А почему граф Бестужев не явился сам, а послал столь бестолкового поверенного?

Ошибка Гольденберга состояла в том, что он вытащил из кармана вышеозначенные бумаги и, тыча в них пальцем, стал объяснять Бурину условия денежного договора.

Рассказывая обо всем графу Антону, Бурин особо упирал на то, что у них на маскараде была честная дуэль. Вот он, вексель, бери, и дело с концом.

— А второй? — обеспокоился граф Антон. — Векселей было два.

— Я не знаю, где второй, — равнодушно отозвался Бурин и стрельнул глазами-углями куда-то в угол.

Будь Бестужев меньше пьян, он непременно заметил бы, что равнодушие друга показное, что возбужден он больше обычного, руки дрожат, а сам все играет со старинным кортиком — то в стол его воткнет, то в стену бросит.

Граф Антон отнял у друга кортик, он не любил эти игрушки, и сказал уверенно:

— Я знаю, где второй вексель — у Белова. Этот каналья с дружком своим первым труп обнаружил. Стерво поганое, безродное… Со света сживу!

Он еще долго бесновался, призывая на голову Белова всевозможные кары, потом затих и сказал тускло:

— Все. Поехали в Красный кабак.

На фонтанной речке в первом проулке от Семеновского моста в домике с красными ставнями и огромной, грубо размалеванной вывеской, на которой лихой кавалерист целился прямо в солнце, размещалась оружейная мастерская господина Ринальдо. Место было бойкое, хозяин был знаток в своем деле, однако мастерская не пользовалась популярностью среди знати. Может быть, виной тому было соседство с апартаментами Ушакова, сурового стража Тайной канцелярии, не исключено также, что хозяина больше помнили под именем Ивана Поддевкина, а никакого не Ринальдо — трудно сказать. Скромный труженик был близок к разорению, однако судьба пожалела его, Ушаков преставился, а у Семеновского моста вырос постоялый двор под звучным названием Казачье подворье. Вот тут клиент с поломанным холодным и горячим оружием потек рекой. Дела Ринальдо пошли на лад, в дневные часы у него было полно народу. Со временем оружейник стал не только чинить, клепать и править, но и подторговывать оружием.

Как-то вечером, хороший выдался вечерок, теплый и безветренный, у вывески с кавалеристом остановился франтоватого вида; господин с черным футляром под мышкой. Прежде чем войти, он зачем-то заглянул в окно, внимательно осмотрел помещение и только после этого толкнул дверь. В мастерской, кроме хозяина и чернобрового, страстного клиента, никого не было. Последний доказывал Ринальдо, что сабля его плохо выправлена. В чем был изъян, понять было трудно, потому что чернобровый рубил саблей воздух перед самым носом хозяина, приговаривая капризно: «Видишь, как плохо ходит? Нет, ты не отворачивайся! Ты сюда смотри!» В сцене этой было что-то жутковатое, казалось, что клокочущий клиент намеревается отсечь хозяину его круглый шишковатый нос и не делает этого только потому, что неисправная сабля не может справиться даже с такой простой задачей.

При появлении нового лица оба отшатнулись друг от друга. Хозяин повернулся к вошедшему, а горячий господин отошел в сторонку и принялся внимательно рассматривать лубочную картинку на стене, изображавшую битву галерного русского флота со шведами.

— Чего изволите, сударь?

Сударь изволил отдать в починку богато изукрашенный пистолет с выпавшим курком и стершимся колесцовым механизмом, который давно отказался выбивать искру и воспламенять порох. Ринальдо взял пистолет, не только осмотрел его, но и ощупал, потом в нерешительности поцокал языком.

— Дешевле купить новый… Франт вроде смутился.

— Но новые пистолеты непомерно дороги, а моя нужда в них крайне редка, знаете ли… Я человек невоенный. Может быть, у вас найдется пара приличных пистолетов за умеренную цену?

— У него одна рухлядь! Не верьте ему, — раздался голос чернобрового, который уже стоял рядом, опираясь на саблю и заглядывая через плечо франта. — Он пистолеты знаете как собирает? От одного ствол, от другого кремневой винт, скобу ставит черт знает из чего…

Ринальдо добродушно рассмеялся, видно, он не относился всерьез к критике чернобрового.

— Грех вам, Яков Пахомыч. Уж сколько я вам всего перечинил, и пистолеты, и шпаги, и фузеи. Этот человек знает толк в оружии, — обратился Ринальдо к франту. — У него и кистени разных видов имеются, и перначи, и буздыганы!

— Откуда у вас такое богатство? Сейчас это уже экзотика. Яков Пахомыч небрежно улыбнулся.

— Занесла меня нелегкая в Москву, и квартировал я там у старушки в Таганной слободе. Старушка, вдовица стрельца, казненного Петром-батюшкой, — голос его снизился до шепота. — Так у этой богом забытой старушки на чердаке хранился под соломой целый арсенал. Купил за бесценок. Однако все оружие требует починки…

— Так несите, — с готовностью сказал Ринальдо.

— Как бы не так! Ты ведь меня как липу обдерешь. Где я тебе столько деньжищ возьму?

— Ладно, починю я вам пистолет, — обратился хозяин к франту. — Орнамент больно хорош, французская работа. Канфаренный тон, правда, вытерся, позолоты никакой не осталось, но ведь реликт! Однако курок я вам поставлю самый простой.

— Соглашайтесь, — немедленно отозвался чернобровый. — Зачем вам курок в виде птицы? Только отвлекает внимание и режет пальцы. Оружие должно быть удобным!

— Вы думаете? — Франт слушал с явным удовольствием.

— Ну конечно! Вся эта гравировка, чеканка, финтифлюшки всякие хороши для парада. Нацепит шпагу или палаш, гарда алмазами украшена, а сам оружием пользоваться не умеет! О, глупость людская! А эта дурацкая привычка все совмещать! Вообразите, у меня есть пистолет, между нами, в карты выиграл, так он совмещен… с чем бы вы думали? Ни за что не угадаете! С чернильницей и подсвечником. Пистолет должен стрелять, а здесь экое малоумие: подставка в виде ноги, курок вмонтирован сверху, чернильница присобачена сбоку и откидной подсвечник. Раздражает меня это сооружение несказанно. Держу в доме только как курьез. Рад бы избавиться, проиграть, но, — добавил он со смехом, — как назло стало везти в карты…

— А не продадите ли вы мне сей курьез, — умоляюще проговорил франт. — Очень люблю этакие остроумные штучки. Пишу, знаете ли, много, стреляю мало…

— Продам, и с огромным удовольствием. Только с полной чернильницей пистолет сей за поясом не носите. Порох подмокнет — шут с ним, но ведь порты в чернилах можно изгваздать.

Оба меж тем вышли на улицу и остановились под вывеской, чтобы докончить разговор.

— Разрешите представиться… Лядащев Василий Федорович.

— Весьма рад знакомству. Поручик Яков Бурин.

— Так вы разрешите заглянуть к вам за пистолетом?

— Извольте. Сегодня я занят, а завтра…

— Часу в пятом вас устроит?

Со всей охотой Бурин сообщил Лядащеву свое местожительство, и, чрезвычайно довольные друг