теперь нет уже ничего, только голод… теперь голод — все… он больше не может держать обличье… в одно мгновение он обращается в человека, лежащего поверх горы трупов. Он перекусил крысу на две половинки, и теперь он выплевывает ошметки мяса и шерсти… кровь покалывает на губах… по его мертвым венам струится тепло. Это — всего лишь подобие того предельного наслаждения, когда ты пьешь человека… всего лишь подобие той необузданной дикой радости, которая для его рода сродни оргазму. Но сейчас он устал, как альпинист, покоривший почти неприступный пик, и после такого тяжелого перехода даже эти несколько капелек крови для него — сладки. Его клонит в сон, и он засыпает, свернувшись калачиком на постели из мертвых тел.

Время идет.

Он чувствует ветер. Ветер в лицо. Кто-то выкрикивает приказы — грубо, отрывисто. Он открывает глаза и видит, что теперь он на улице. Тела грузят на тачки. Какой-то изможденный мужик в тюремной робе внимательно инспектирует каждое тело. Периодически он достает молоток, выбивает у трупов зубы и прячет их в холщовый мешочек. Мальчик-вампир понимает, что он собирает золотые зубы. Еще двое мужчин стоят на страже. Они одеты в ту же форму, что и солдаты, которые схватили цыган из его табора.

Мужчина в тюремной робе уже совсем близко. Он переползает от тела к телу на четвереньках. Эмилио, цыганенок, хватает его за руку. Он застывает, испуганно вздрогнув, и смотрит ему в глаза.

— Ты не мертвый. — Он говорит по-польски.

— Нет, не мертвый.

Эмилио пристально изучает лицо мужчины — какие на нем отражаются чувства. Но чувств нет никаких. Как будто их из него все выжали.

— Что это за место? — спрашивает Эмилио. Он не очень хорошо знает польский, но достаточно, чтобы изъясняться и понимать, что ему говорят.

— Освенцим.

Мужчина наклоняется к очередному трупу, чтобы выбить очередной золотой зуб.

— Зачем ты это делаешь? Тебя тоже сюда привезли насильно? Лицо мужчины в тюремной робе не выдает ничего.

— Ты понимаешь, почему я не умер? — говорит Эмилио.

— Нет.

— Ты знаешь, кто я?

— Откуда мне знать.

— Меня зовут Эмилио. Я вампир.

— Меня зовут Руди Лидик. Я мародер.

— Почему я здесь, Руди?

— Ты еврей?

— Нет.

— Цыган?

Мальчик кивает.

— Это мне снится.

— Нет.

— Они убьют тебя снова.

Вдалеке — грохот выстрелов. По стальному серому небу уже разливается бледный рассвет, закопченный фабричным дымом.

— Я не могу умереть.

Крики. Кого-то бьют.

— Где я?

— В Освенциме.

— Что такое Освенцим?

— Ад.

Первый мальчик выехал из леса на велосипеде; второй — тоже на велосипеде — спустился по главной улице со стороны горы, перепрыгнув на заднем колесе через железнодорожные пути.

— Дэвид! — крикнул ему первый.

Смеясь, они сделали вид, что идут на таран. Потом оба слезли с велосипедов и пошли вниз по склону, прочь от щита с надписью: Узел, Айдахо. Население: 573.

— Ты злостный прогульщик, Терри Гиш. Опять смылся с уроков, — сказал Дэвид Гиш. Они были похожи как две капли воды. Оба худые, рыжие и веснушчатые. Оба — в джинсах и коротких суконных куртках. — Ты злостный прогульщик и вообще жопа с ручкой.

— Я просто не мог сидеть в школе, — сказал Терри. — Колбасит меня, понимаешь.

— Но это же идиотизм — прогуливать первый учебный день. Мне снова пришлось притворяться, что я — это мы оба.

— Я тоже когда-нибудь притворюсь, когда тебе надо будет смыться, — сказал Терри. Но он сейчас думал совсем о другом. Он только что был на вершине холма, у того заброшенного дома, где вроде бы водятся привидения. — Правда, мы хорошо придумали, что взяли разные классы? Я тебя завтра прикрою, ага?'

— Жопа ты с ручкой.

— Зато я тебе расскажу, что я видел.

— Говна-пирога! Я ношусь целый, день по классам, забываю вообще, на какое мне имя надо откликаться, пар уже из ушей… что бы ты там ни видел, оно не стоит таких напрягов.

— Кто-то въезжает в Дом с привидениями.

— Гонишь, блин.

Но Терри видел, что его брат возбужден не на шутку. Они прошлись еще дальше по улице, остановились, чтобы по давней традиции покидать камушки на размеченную стоянку перед супермаркетом, забежали в аптеку купить по «Сникерсу» и по баночке коки. День выдался прохладный. Ветер гнал по тротуару красные листья, которые собирались в кучу у пожарного крана и почтового ящика. Терри приходилось кричать, чтобы брат услышал его за завываниями ветра.

— Я видел целую колонну грузовиков, они поднимались по той дороге к Дому с привидениями. Я видел, как они разгружаются во дворе. Буквально гора вещей. И всякая мебель тоже. Ну, там диваны, буфеты, комоды… И такие огромные деревянные ящики…

— Ага! Гробы, наверное.

— Точно, гробы! — Терри нервно рассмеялся. Было заметно, что эта мысль привела его в жуткий восторг, но при этом ему было чуточку не по себе. Не то чтобы страшно, но так…

— Ладно, — заключил Дэвид. — Я вот тоже тебе расскажу, что я видел!

— Да что бы ты там ни видел. В Дом с привидениями кто-то въезжает! Что может быть круче?! — Терри посмотрел на гору. Лес на склонах играл яркими красками осени — золотым и кроваво-багряным. А на самой вершине лежал белый снег. Если смотреть с главной улицы, то Дома с привидениями было не видно. Но все и так знали, что он там стоит. Он уже много лет простоял заброшенным. Как говорится, «даже старожилы не помнят», когда там в последний раз кто-то жил. — Ничего не может быть круче, — важно заявил Терри. Он вообще жутко важничал перед Давидом, потому что был старше брата на целых две минуты.

— Да? А там в игровых автоматах новая игрушка.

— Да иди ты!

— Называется «Пьющие кровь».

— Так чего мы ждем? Есть у тебя четвертак?

— Ага, стибрил у Алекса Эванса, пока он там ушами хлопал.

— Ну так пошли, блин.

Они взобрались обратно на велосипеды и погнали как сумасшедшие, не обращая внимания на единственный в городе светофор у подножия холма.

По дороге в их с Тимми «терапевтический кабинет» Карла свернула не туда и оказалась в сумрачном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись ряды дверей. Тяжелые дубовые двери, обитые стальными полосками. Все заперты.