лампочки, имитирующей свечу, потом выключил свет и улегся на кровати с пологом, а в ногах у меня поместился Ниггерман. Полог я не задернул и лежал, глядя в узкое окошко. В небе потухала заря, и ажурные узоры окна красиво проступали сквозь шторы.
Должно быть, я заснул, потому что помню, что из приятного забытья меня вывело резкое движение вскочившего со своего места кота. Я увидел в тусклом свете его силуэт - голова вытянута вперед, передние лапы чуть подогнуты, задние выпрямлены и напряжены. Он, не отрываясь, смотрел куда-то в стену, западнее окна. Сначала я не увидел там ничего особенного, но все же мое внимание оказалось прикованным к той же точке.
Приглядевшись, я понял, что кот волновался не напрасно. Мне показалось, что драпировки на стенах двигаются, но утверждать это не могу. В чем я могу поклясться, так это в том, что за ними я слышал тихую возню, похожую на мышиную или крысиную. Через секунду кот прыгнул на один из гобеленов и сорвал его на пол, обнажив старую стену, на подновленной штукатурке которой не было никаких грызунов.
Ниггерман, раздирая когтями гобелен и пытаясь время от времени просунуть лапу между стеной и дубовым полом забегал вдоль стены. Он ничего не нашел и нехотя вернулся ко мне на кровать. Я за все это время не двинулся с места, но заснуть потом уже не мог.
Утром я опросил всех слуг, но никто не заметил ничего странного, лишь кухарка вспомнила, что кошка, спавшая у нее в комнате на подоконнике, вдруг взвыла, разбудив ее, а потом выскочила в открытую дверь и понеслась вниз по лестнице. Я подремал до обеда, а потом поехал к капитану Норрису, который был заинтригован моим рассказом. Эти происшествия - сколь незначительные, столь и необычные, - будили его воображение, и он тут же припомнил некоторые местные мистические поверья. Основываясь на них, Норрис дал мне крысиный яд и несколько мышеловок, и по приезде домой я послал слуг расставить их по замку.
Заснул я рано, но вскоре пробудился от страшного сна. С большой высоты я смотрел в полуосвещенный грот, где, по колено в грязи, белобородый демон-свинопас гонял каких-то полуистлевших, дряблых зверей, вид которых вызвал у меня неописуемое отвращение. Затем он остановился, кивнул кому-то головой. Тут же огромная стая крыс скатилась с края пропасти, чтобы пожрать и его, и зверей.
Меня разбудили движения Ниггермана, который, как обычно, спал у меня в ногах. Мне сразу стало ясно, почему он выгибает спину, шипит и, выпуская когти, царапает мне ноги, - отовсюду слышалось, как по замку шныряют огромные, голодные крысы. Заря потухла, и в темноте я не мог разглядеть двигаются ли уже восстановленные драпировки, и поэтому поскорее включил свет.
Как только лампочка зажглась, я увидел, что все гобелены колышутся таким образом, что их оригинальные узоры напоминают пляску смерти. Это движение, а вместе с ним и звуки прекратились в один момент. Вскочив с кровати, я схватил ручку от металлической грелки с углями, пошуровал ей за гобеленам и приподнял один их них. Там ничего не было, только оштукатуренная стена, даже кот перестал нервничать. Я осмотрел поставленную в моей спальне мышелову. Все ходы захлопнулись, но мышеловка была пуста: даже клочка шерсти не осталось.
О том, чтобы снова лечь спать, не могло быть и речи, и поэтому я, взяв свечу, пошел с котом по галерее к лестнице, спускающейся в мой кабинет. Но едва мы дошли до каменных ступенек, как Ниггерман ринулся вперед и исчез. Когда я сам сошел в кабинет, то сразу же услышал звуки, которые невозможно с чем-либо спутать.
Дубовые панели кишели крысами, а Ниггерман метался с яростью охотника, теряющего добычу. Я зажег свет, но на этот раз шум не прекратился. Крысы продолжали свои игрища, топая с такой силой, что я мог определить общее направление их движения. Происходила грандиозная миграция этих животных откуда-то сверху в подвал, или еще глубже.
Я услышал шаги в коридоре, распахнулась дверь и появились двое слуг, Оказалось, что и все остальные кошки вдруг начали шипеть и выгибать спины, а потом унеслись вниз по лестнице и сейчас мяукали и скреблись у двери в подземелье. Я спросил, не слышали ли слуги крыс, но они ответили отрицательно, Я хотел, было, обратить их внимание на шорохи, но тут заметил, что они прекратились.
Сопровождаемый слугами, я спустился к двери в подземелье, но кошки уже разбежались. Я решил обследовать подземелье позже, а пока только осмотрел мышеловки. Все они сработали, но никто не попался. До утра я сидел, задумавшись, в кабинете, отмечая, что звуки слышали только кошки и я, и вспоминая все известные мне подробности легенд о замке.
До полудня я проспал в библиотеке в мягком кресле, которое поставил там в ущерб средневековым интерьерам, а потом позвонил капитану Норрису с тем, чтобы он приехал и помог обследовать подземелье.
Мы не нашли ничего примечательного, разве что нас взволновал тот факт, что подземный склеп был по-видимому построен руками римлян. Низкие арки и массивные столбы были подлинно римскими - не то, что грубые сакские постройки - гармоничными и стройными, напоминавшими об эпохе цезарей. На стенах было множество описанных археологами надписей, например: 'ВЛАД… ВРЕМ… ПРОТИВ… ПОНТИФИК… АТИС…' При упоминании об Атисе я вздрогнул, вспомнив, что читал у Катулла о жутких обрядах в честь этого восточного божества, чей культ был смешан с почитанием Кибелы. При свете фонарей мы с Норрисом без особого успеха попытались разобрать полустершиеся рисунки на прямоугольных каменных блоках, служивших алтарями. Мы вспомнили, что один из рисунков, солнце с лучами, датировался учеными доримским периодом. Значит, алтари были взяты римскими жрецами из более древнего храма коренных жителей, стоявшего на этом месте. На одном из алтарей меня привлекли коричневые пятна. Состояние же поверхности самого большого из них указывало, что на нем разводили огонь- там, вероятно, сжигали жертвы.
В этом склепе, у дверей которого скреблись кошки, мы с Норрисом решили провести ночь. Слуги снесли вниз диваны, и им было приказано не обращать внимания на ночную беготню кошек. Ниггермана мы взяли с собой, полагаясь на его чутье. Мы закрыли тяжелую сработанную под средневековье дубовую дверь, зажгли фонари и стали ждать.
Подземелье было очень глубоким - его фундамент, вероятно, уходил даже вглубь известняковой скалы, нависавшей над пустой долиной. Я не сомневался, что неизвестно откуда взявшиеся крысы стремились именно туда, хотя и не мог понять, зачем. Пока мы лежали в ожидании, я изредка забывался неглубоким сном, от которого меня пробуждали нервные движения кота.
Мой сон был нездоровым и походил на тот, который мне привиделся предыдущей ночью. Снова темный грот, свинопас с жутким погрязшим в грязи стадом, - но сейчас все детали сна словно приблизились, были видны отчетливее. Я разглядел расплывчатые черты одного из животных и пробудился с таким криком, что Ниггерман прыгнул в сторону, а бодрствовавший капитан Норрис громко рассмеялся. Знай он причину моего крика, он бы воздержался от смеха, но я почти ничего не запомнил из своего кошмарного сна - страх иногда поражает память весьма кстати.
Когда все началось, Норрис и разбудил меня, предлагая прислушаться к кошкам. Из-за закрытой двери доносилось душераздирающее мяуканье и скрежет когтей, а Ниггерман, не обращая внимания на сородичей снаружи, носился вдоль голых стен.
Я, так как происходило нечто аномальное, необъяснимое, почувствовал острый страх. Крысы, если только у меня и кошек не развились галлюцинации, шурша, соскальзывали вниз внутри римских стен, которые я считал сделанными из монолитных известняковых блоков. Но даже если это было так, если там были живые существа, то почему Норрис их не слышит? Почему он обращает все свое внимание на Ниггермана и кошек снаружи и не догадывается, чем вызвано их поведение?
К тому времени как я, по возможности спокойно и логично, сумел рассказать Норрису, что я, казалось, слышал, шум утих. Он удалился вниз, вглубь, ниже всех возможных погребов, и как будто вся скала под нами заполнилась рыскающими крысами. Норрис не проявил скептицизма, наоборот - он выслушал меня внимательно. Он жестом показал мне, что и кошки за дверью стихли, как будто потеряли след крыс. Однако, Ниггерман вновь разбушевался и теперь бешено царапал основание алтаря в центре склепа.
Происходило нечто невероятное. Я видел, что капитан Норрис - человек материалистически мыслящий, куда более молодой и здоровый, чем я, - тоже был не на шутку встревожен, хотя, быть может, и потому, что всю жизнь слушал местные легенды. Мы завороженно смотрели на кота, который, постепенно успокаиваясь, все еще бегал вокруг алтаря.
Норрис перенес фонарь поближе к алтарю, опустился на колени и стал соскребать старые лишайники,
