– Ну и что?

– Ничего. Был дома, спал, ни о чем таком слыхом не слыхивал.

– Поверили?

– А с чего им не верить? Какие у них основания, чтобы не верить?

– По-всякому, знаешь, бывает… Могли привязаться. У тебя ведь этот случай - не первый?

Я из осторожности промолчал.

– Давай-давай, - нетерпеливо сказал Валерик. - Что я тебе - милиция или фэ-эс-бэ? Я тебя в ментовку закладывать не побегу. - Он сильно сморщился, просунул ладонь под рубашку, быстро и громко, как обезьяна, почесал левую сторону живота, сморщился ещё больше, вытащил руку и пополировал ногти о джинсы. - Мне исповеди твои без разницы. Я по делу интересуюсь…

– Ну, была ещё пара случаев, - неохотно сознался я. - Один раз двое каких-то хмырей прицепились. Ну, я их - того… оприходовал… сам не знаю, как получилось… А другой раз вообще смешная история. Подваливает у магазина мужик и говорит, что я ему пятьдесят рублей должен. Такой трясется, алкаш, весь синий, будто припадочный…

– Где?

– Что 'где?'

– Где магазин находился? - спросил Валерик.

– Магазин? Магазин был - на Васильевском острове. Тринадцатая линия, кажется. Я туда, слушай, попал-то, честно говоря, по глупости. Сказали, что 'Букинист' в эти места переехал…

– А хмыри?

– Какие хмыри?

– Которые привязались, - объяснил Валерик с бесконечным терпением. Хмыри были в каком районе?

– Это на Благодатной улице, - сказал я. - Ничего себе - 'Благодатная'. Я, слушай, нес работу в издательство. Иду - никого не трогаю; вдруг выкатываются откуда-то такие двое…

– Повезло, значит. Во всех случаях - три разных района. Я - к тому, что вычислить тебя - ой-ей-ей…

– Кому вычислить?

– Ну, кто у нас - вычисляет?

Он откинулся в кресле и внимательным цепким взглядом обвел книжные полки, задержался на стопках томов, загромождающих тумбочку, - потянулся, снял сверху одну книгу, затем другую.

Брови у него сильно разъехались. Боэций 'Утешение философией', Ганс Георг Гадамер 'Семантика и герменевтика', Вальтер Бенджамин 'Иллюминации'. Сборник 'Самосознание европейской культуры ХХ века'. Увесистый темно-зеленый том с золотистым тиснением.

– Читаешь, значит, в свободное время?

– Стараюсь…

– И что, помогает?

Я нехотя пожал плечами:

– Разве это можно установить? Когда были написаны 'Божественная комедия', 'Путешествия Гулливера', 'Гаргантюа и Пантагрюэль'?.. Сколько столетий прошло? Что изменилось в мире?.. С другой стороны, как бы мы сейчас жили, если бы не написаны были - 'Божественная комедия', 'Путешествия Гулливера', 'Гаргантюа и Пантагрюэль'… Помнишь, что ответил Ганс Архивариус из 'Старого города', когда Ретцингер упрекнул его в том, что тот слишком закопался в архивах? 'Я не живу, чтобы читать. Я читаю, чтобы - жить'…

– 'Зажги зеленую лампу', - дополнил Валерик странно высоким голосом.

– А это откуда?

– Так, один человек говорил. Теперь его уже нет. - Он аккуратно, точно боясь уронить, положил томик 'Самосознания' на верх книжной стопки. Сказал тем же странно высоким голосом, который, казалось, вот- вот лопнет. - Если бы за это ещё и платили…

У меня слабо кольнуло в груди.

– Я как раз сегодня собираюсь идти в издательство. Слушай, я им скажу, я им устрою варфоломеевскую вечеринку… В конце концов, у меня официальный договор на руках. Должны же они в конце концов заплатить! Сколько я тебе сейчас должен? Полторы тысячи? Ну - я отдам…

– Что ты для них перевел?

– Джой Маккефри 'Блистающий меч Ориона'. Четвертая книга из сериала о 'Воинах Ночи'. Двадцать два печатных листа, по пятьдесят долларов… Правда, я аванс у них брал, но все равно - сумма приличная.

– Отдашь мне мое - на пару месяцев хватит, - подытожил Валерик.

Считать он умел.

– Ну что - два месяца? Два месяца - это громадный срок. За два месяца я ещё два романа переведу. С издательством я уже в принципе договорился. Вот и вот!..

Я бросил на стол почти невесомые, но пухлые книги в карманном формате. На одной был изображен бронзовотелый перевитый мышцами воин, как шампуром, нанизывающий мечом ящера с игольчатой пастью, а на другой - тот же воин, держащий за руку блондинку с почти обнаженной грудью и взирающий вместе с ней на цветущую среди гор долину. На лицах обоих - восторженность, переходящая в идиотизм.

Валерик поколупал ногтем болотную краску на ящере. Лоб его сморщился, а из-под жестких волос выскочила струйка пота.

– Долго ты не продержишься, - сказал он. - Это ведь как? Сорвешься около дома, - мигом вычислят. Знаешь, что такое 'облава на крупного зверя'? Красные флажки, загонщики в спину тебе орут. Ты через голову от страха когда-нибудь кувыркался?..

– Я 'зажгу лампу', - сказал я сквозь зубы.

– На 'охоту' все равно выходить придется. Точить - когти, клыки. Мясо пробовать. Иначе - кровь задушит…

– Работу мне хочешь предложить? - спросил я.

– Хочу.

– С криминалом?

– Другой работы сейчас не бывает…

– А если я откажусь?

Пальцы Валерика поднялись - вонзились в пружинистые черные завитки шевелюры и с неприятным звуком поскребли у макушки. Точно пытались содрать с головы скальп.

– Ну, тогда все будет 'в красном', - предупредил он.

Ласково так предупредил, почти нежно.

Я вздрогнул. И тоже - как запаршивевшая макака, почесался сразу двумя руками.

Мне было не по себе.

– Кто ты, Валера?..

Валерик выдернул пальцы из шевелюры, изогнулся, потягиваясь, будто належавшийся в норе зверь. Даже под рубашкой почувствовалось, как напряглись мускулы, оплетающие все тело. В глазах высветилась хищная желтизна.

Кожистые веки чуть дрогнули.

– Тебе лучше не знать этого, - сказал он.

'Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в восемь часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы её с самого утра были устремлены на то, чтоб они все: она, мама, Соня - были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились ей вполне. На графине должно было быть бархатное платье, на них двух - белые дымковые платья на розовых шелковых чехлах, с розанами в корсаже. Волосы должны были быть причесаны a la grecque.

Все существенное уже было сделано. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она ещё сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.

– Не так, не так, Соня! - сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. - Не так бант, поди сюда.

Соня села, чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам. Видно было, что она и сама не