поняла, что перед ней Каролина Абендсен. - Это я звонила вам вчера вечером, - сказала Юлиана. - О, да, конечно. Улыбка ее стала еще шире. У нее были отличные белые ровные зубы. юлиана решила, что она ирландка. Только ирландская кровь могла придать такую женственность этой челюсти. - Позвольте взять вашу сумочку и шубу. Вам очень повезло: здесь у нас несколько друзей. Какое прелестное платье! Из дома моделей Керубини, не так ли? Она провела Юлиану через гостиную в спальню, где сложила вещи Юлианы вместе с другими на кровати. - Муж где-то здесь. Ищите высокого мужчину в очках, пьющего, как было принято в старину. Из глаз ее полился вдруг полный понимания свет, губы изогнулись. «Мы так хорошо понимаем друг друга, - поняла Юлиана. - Разве это не удивительно?» - Я проделала долгий путь, - сказала она. - Да, я понимаю. Сейчас я сама поищу его. Каролина Абендсен снова провела ее в гостиную и подвела к группе мужчин. - Дорогой, - позвала она, - подойди сюда. Это одна из твоих читательниц, которой не терпится сказать тебе несколько слов. Одни из мужчин отделился от группы и подошел к Юлиане, держа в руке бокал. Юлиана увидела чрезвычайно высокого мужчину с черными курчавыми волосами. Кожа его была смуглой, а глаза казались пурпурными или коричневыми, еле отличавшимися по цвету от стекол очков, за которыми скрывались. На нем был дорогой, сшитый на заказ костюм из натуральной ткани, скорее всего из английской шерсти. Костюм, нигде не морщась, еще больше увеличивал ширину его дюжих плеч. За всю свою жизнь она еще ни разу не видела такого костюма. Она чувствовала, что не может не смотреть на него. - Миссис Фринк, - сказала Каролина, - целый день ехала из Канон-Сити, Колорадо, только для того, чтобы поговорить с тобой о «Саранче». - Я думала, что вы живете в крепости, - сказала Юлиана. Пригнувшись, чтобы лучше разглядеть ее, Готорн Абендсен задумчиво улыбнулся. - Да, мы жили в крепости, но вам приходилось подниматься к себе на лифте, и у меня возник навязчивый страх. Я был изрядно пьян, когда почувствовал этот страх, но, насколько я помню сам судя по рассказам других, я отказался ступить в него потому, что мне показалось, что трос лифта поднимает сам Иисус Христос, ну и всех нас заодно. И поэтому я решил не заходить в лифт. Она ничего не поняла, но Каролина ей объяснила: - Готорн говорил, насколько я его понимаю, что как только он в конце концов встретится с Христом, он сядет: стоять он не собирается. А в лифте сесть было не на что. «Это из церковного гимна», - вспомнила Юлиана. - Значит, вы бросили Высокий Замок и переехали назад в город, - сказала она. - Я бы хотел налить вам чего-нибудь. - Пожалуйста, - сказала она. - Только чего-нибудь нынешнего, не древнего. Она уже мельком увидела буфет с несколькими бутылками виски, все высшего качества, рюмками, льдом, миксером, настойками, ликерами и апельсиновым соком. Она шагнула к нему, Абендсен не сопровождал. - Чистого «Хорнера» со льдом, - сказала она. - Мне всегда нравился этот сорт. Вы знакомы с оракулом? - Нет, - сказал Готорн, готовя выпивку. Она удивленно уточнила: - С книгой перемен? - Нет, - повторил он. Он передал ей бокал. - Не дразни ее, - сказала Каролина Абендсен. - Я прочла вашу книгу, - сказала Юлиана. - В сущности, я дочитала ее сегодня вечером. Каким образом вы узнали обо всем этом другом мире, о котором вы написали? Он ничего не сказал. Он потер суставом пальца верхнюю губу, хмуро глядя куда-то за ее спиной. - Вы пользовались Оракулом? - спросила она. Готорн взглянул на Юлиану. - Я не хочу, чтобы вы дурачились или отшучивались, - сказала Юлиана. - Скажите мне прямо, не пытаясь изображать что-нибудь остроумное. Покусывая губу, Готорн уставился на пол. Обняв себя руками, он покачивался на каблуках взад-вперед. Остальные, собравшиеся в комнате, притихли. Юлиана заметила, что и манеры их изменились. Теперь они уже не казались такими беззаботными, после того, как она сказала эти слова, но она не постаралась ни смягчить их, ни взять назад. Она не притворялась. Это было слишком важно. Она проделала такой длинный путь и так много сделала, что теперь могла требовать от него правду и только правду. Он уже не был вежливым, не был радушным хозяином. Юлиана заметила краем глаза, что и у Каролины было выражение едва сдерживаемого раздражения. Она плотно сжала губы и больше не улыбалась. - Вашей книге, - сказала Юлиана, - вы показали, что существует выход. Разве вы не это имели в виду? - Выход? - иронически повторил он. - Вы очень много сделали для меня, - продолжала Юлиана. - Теперь я понимаю, что не нужно чего-либо бояться, жаждать тоже нечего, как и ненавидеть, и избегать, и преследовать. Он взглянул ей в лицо, вертя в руках бокал, и, казалось, изучал ее. - Мне кажется, что многое в этом мире стоит свеч. - Я понимаю, то что происходит у вас в голове, - сказала Юлиана. Для нее это было старое, привычное выражение лица мужчины, но здесь оно нисколько не смущало ее. Она больше не видела себя такой, какой была прежде. - В деле, заведенном на вас в гестапо, говорится, что вас привлекают женщины, подобные мне. Абендсен не изменил выражения лица и сказал: - Гестапо не существует с 1947 года. - Тогда значит СД или чего-то в этом роде. - Объясните, пожалуйста, - резко сказала Каролина. - Обязательно, - ответила Юлиана. - Я до самого Денвера ехала с одним из них. Они со временем собираются показаться и здесь. Вам следует переехать в такое место, где они не смогут вас найти, а не держать дом открытым, как сейчас, позволяя всем, кому заблагорассудится, входить сюда - ну хотя бы так, как я. Следующий, кто сюда доберется - ведь не всегда найдется кто-то, вроде меня, чтобы остановить его - сможет… - Вы сказали «следующий», - проговорил Абендсен после небольшой паузы. - А что же случилось с тем, кто ехал вместе с вами до Денвера? Почему он здесь не показался? - Я перерезала ему горло, - ответила она. - Это уже что-то, - сказал Готорн. Чтобы такое сказала девушка, которую я никогда в жизни раньше не видел… - Вы мне не верите? Он кивнул. - Конечно, верю. Он улыбнулся ей насмешливо, очень слабо, даже нежно. По- видимому, ему и в голову не пришло ей не поверить. - Спасибо, - сказал он. - Пожалуйста, спрячьтесь от них, - сказала она. - Что ж, - ответил он, - как вам известно, мы уже пробовали. Вы могли прочесть об этом на обложке книги - все об арсенале и проволоке под напряжением. Вы велели напечатать это, чтобы создалось впечатление, что мы до сих пор предпринимаем все меры предосторожности. Голос его звучал устало и сухо. - Ты мог бы хоть носить при себе оружие, - сказала жена. - Я уверена, что когда-нибудь, кто-то, кого ты пригласишь и с кем ты будешь разговаривать, пристрелит тебя. Какой-нибудь фашистский профессионал отплатит тебе, а ты будешь все так же рассуждать на темы морали. Я это чувствую. - Они доберутся, - сказал Готорн, - если захотят, независимо от того, будет ли проволока под напряжением и Высокий Замок или нет. «Вот какой у вас фатализм, - подумала Юлиана, - такая покорность перед опасностью своего уничтожения. Вы об этом знаете точно так же, как знаете о мире из вашей книги». Вслух же она сказала: - Вашу книгу написал оракул. Не так ли? - Вы хотите услышать правду? - спросил Готорн. - Да, хочу и имею на это право, - ответила она, - за все то, что я сделала. Разве не так? Вы же знаете, что это так. - Оракул, - сказал Абендсен, - спал мертвым сном все то время, пока я писал эту книгу, мертвым сном в углу кабинета. В глазах его не было и следов веселости, напротив, лицо его еще больше вытянулось, стало еще более угрюмым, чем прежде. - Скажи ей, вмешалась в разговор Каролина, что она права. Она имеет право на это, за то, что совершила ради тебя. Обращаясь к Юлиане, она сказала: - Тогда я скажу вам, миссис Фринк. Готорн сделал выбор возможностей один за другим, перебрал тысячи вариантов с помощью строчек. Исторический период. Темы, характеры, сюжет. Это отняло у него годы. Готорн даже спросил у Оракула, какого рода успех его ожидает. Оракул ответил, что будет очень большой успех: первый настоящий успех за всю его карьеру. Так что вы правы. Вы, должно быть, и сами воспользовались Оракулом для того, чтобы узнать это. - Меня удивляет, зачем это Оракулу понадобилось написать роман, - сказала Юлиана. - Спрашивали ли вы у него об этом? И почету именно роман о том, что германцы и японцы проиграли войну? Почему именно эту историю, а не какую-нибудь иную. Что это - то, что он не может сказать непосредственно, как говорил всегда прежде? Или это должно быть что-то другое, как вы думаете? Ни Готорн, ни Каролина не проронили ни слова, слушая ее тираду. Наконец, Готорн сказал: - Он и я давным- давно пришли к соглашению относительно своих прерогатив. Если я спрошу у него, почему он написал «Саранчу», я полажу с ним, возвратив ему свою долю. Вопрос подразумевает то, что я ничего не сделал, если не считать того, что печатал на машинке, а это будет с одной стороны неверно, а с другой - нескромно. - Я сама спрошу у него, - сказала Каролина, - если ты не возражаешь. - Разве это твой вопрос, чтобы спрашивать? - сказал Готорн, - Пусть уж лучше спросит она. Обернувшись к Юлиане, он сказал: - У вас какой-то сверхъестественный ум. Вы об этом знаете? - Где ваш Оракул? - спросила Юлиана. - Мой остался в автомобиле в отеле. Я возьму ваш, если позволите, если же нет, то вернусь за своим. Готорн вышел из гостиной и через несколько минут вернулся с двумя томами в черном переплете. - Я не пользуюсь тысячелистником, - сказала Юлиана. - Мне не удается сохранить полную связку, я все время теряю стебельки. Юлиана чела на кофейный столик в углу гостиной. - Мне нужна бумага, чтобы записывать вопросы и карандаш. Все подошли к ним поближе и образовали что-то вроде кольца вокруг нее и Абендсена, наблюдая за ними и прислушиваясь. - Вы можете задавать вопросы вслух, - сказал Готорн. - У нас здесь нет друг от друга секретов. - Оракул, - спросила Юлиана, - зачем ты написал «Саранча садится тучей?» О чем мы должны были узнать? - У вас приводящий в замешательство, суеверный способ изложения своего