– Назовем ее Угрожающей. Название ей соответствует.

Леонид, убедившись, что МУМ не ошибается, выправил курс. Теперь Угрожающая убегала назад. Я задремал в кресле.

Когда я проснулся, раздраженный Леонид препирался с Осимой.

Оказалось, впереди раскрылась кучка звезд, белые и красные гиганты такой же неистовой светимости, что и Угрожающая. Нас сносит к ним при полностью выключенных аннигиляторах, пространство между нами интенсивно уничтожается. МУМ установила, что мы попали в область высокой кривизны и движемся по геодезической линии в неизвестную точку. Кривизна пространства непостоянна, похоже, таинственные наши враги свободно меняют ее, то увеличивая, то уменьшая.

– Надо повернуть и прорваться сквозь кривизну, – настаивал Леонид. – Когда мы разнесем в прах их криволинейную метрику, они прекратят попытки диктовать нам направление полета.

– Я более высокого мнения об их возможностях, – возразила Ольга. – Но у нас нет другого выхода, как круто отвернуть в сторону.

Пока Леонид с Осимой отдавали команды, Ольга продолжала разговор со мной:

– Боюсь, мы попали в затруднительное положение, Эли. Что разрушители глубже нас проникли в природу тяготения, я знала. Но что они меняют метрику мирового пространства – для меня неожиданность. Мы пока и мечтать не можем о чем-либо подобном.

– Ну, не мирового, а лишь своего межзвездного. В их красочном скоплении так много вещества и так мало пространства, что не стоит большого труда устроить любую кривизну в любом месте.

Я и сам понимал, что объяснение мое легкомысленно.

Искусственная кривизна была взорвана аннигиляторами звездолета. Разинувшая на нас пасть звездная кучка – я назвал ее Недоброй – покатилась вправо. Анализаторы показывали, что пространство на новой трассе мало отличается от Евклидова.

Леонид ликовал. Наш корабль недаром назван Звездным Плугом. Он мощными бороздами вспарывает космос, все конструкции и структуры пространства, называемые метрикою, трещат, когда он движется напролом.

Ольга рассердилась на него:

– Я не уверена, что криволинейность нами уничтожена!

– Ты споришь против очевидности, Ольга!

– Нисколько. Возмущения метрики пространства производятся, очевидно, сверхгигантскими механизмами. Предположи, что механизмы остановлены, когда мы изменили курс.

– Но почему? Ты способна объяснить – почему?

– Во всяком случае, догадываюсь. Мы свернули как раз туда, куда нас завлекают, и теперь достаточно прямолинейной дорожки, чтобы попасть в западню.

Даже Леонида проняло. Замолчав, он мрачно уставился вперед. Впереди было пылающее крупными светилами черное небо. Такое же небо было и слева, где осталась Угрожающая, и справа, откуда мы бежали, чтоб не угодить в созвездие Недоброе.

– Идите отдыхать, – сказала Ольга Леониду и мне. – Пройдет немало часов, пока выяснится, что нас ждет на новом пути.

Мы пошли в столовую. Леонид набрал холодное молоко и бутерброды с яйцами, я выстукал салат и квас. Мы ели молча, погруженные в невеселые мысли. За наш столик уселись два механика из отделения аннигиляторов. Леонид сказал:

– Эти чертовы разрушители хитрее, чем я о них думал.

– Они заставят нас израсходовать запасы активного вещества, – заметил один из механиков. – Вы слишком часто меняли сегодня режим хода.

– Вы принимали решение со мною, – зло сказал Леонид. Он так сверкнул глазами, что я встревожился, не начнется ли ссора.

Второй механик в разговор не вступал, но было ясно, что он поддерживает товарища. Леонид ушел к себе. Сомневаюсь, чтоб ему хорошо отдыхалось.

Я бродил по кораблю. В обсервационном зале было полно свободных от дежурств астронавтов. Меня окликнули. Я был допущен в командирский зал и нес свою долю ответственности за то, что совершалось там.

– Ребята, ситуация вам ясна, – отвечал я на посыпавшиеся вопросы. – Нас крутит меж этих чертовых звезд.

МУМ потребовала нового решения. Скопление Хи складывало свои тысячи звезд из тесных кучек в десяток-другой светил. Нас снова сносило на одну из кучек. Анализаторы фиксировали исчезновение пространства на трассе и значительное искривление его. Ольга просила санкции на перемену курса.

Сидевшие в зале молчали. МУМ, суммировавшая наши настроения и мысли, доложила, что экипаж поддерживает командира.

Третье изменение курса воздействовало на всех сильнее, чем первые два. Даже оптимисты стали понимать, что происходит неладное.

Я ушел в парк и опустился на скамью. В парке шла весна, нарядная, как на Земле. Семь времен года расцвели и отшумели с того дня, как я опустился на ракетодром этого корабля, – всего семь времен, неполных два года, а мне представлялось, будто столетие прошло во мне, так все переменилось. Надо мной цвела, капая клейковиной с листьев, высокая березка, на земле очерчивался влажный круг. В кривой, низенькой яблоне, в белых вишнях и абрикосах мерно, как заведенные, гудели пчелы. Закрыв глаза, можно было спутать деревья с запущенным аннигилятором, тот гудит тем же ровным бормочущим гудом. Мне стало душно от неподвижного запаха цветущих деревьев, от сирени, обступившей пруд, от терпкого аромата