этом аду, но ты даже не считаешь это адом, потому что для тебя это нормально. Ты ничего другого не видел, не можешь представить, как это по - другому.
Ты загнан в угол, теми рамками и законами общества, которые призваны защищать граждан, но вот только плевать обществу на своих собственных граждан, оно ничего не дало мне это общества и государство. Абсолютно ничего. И у таких как я, для тех, на кого социальные защиты не распространяются, выхода не остаётся. Либо ты, либо тебя. И тебе приходиться убивать, но тебе не страшно, потому что все чувства давным - давно атрофированы. Ты деградируешь, превращаясь в зверя, и только внутри существует острое желание жить и выбраться из этого дерьма. Потому что тебя заебало жить в дерьме, смотреть на детей проституток, маленьких уродцев и взрослых уродов, способных на всё ради дозы, и ты готов идти по трупам, ради того, что бы выбраться...Нет, Аллен, жизнь не прекрасна. Эта сука, падла, паскуда жизнь, абсолютно не прекрасна. И солнце может сколько угодно светить со своих грёбанных небес, тебе абсолютно плевать на это. Потому что занятый тем, что бы выжить, ты не видишь солнца, ни неба, ни этой зелёной мать его сука травы, ты не видишь ничего. Весь твой мир сосредоточен на том, что бы найти в помойке кусок жратвы. Это твоя реальность. А весь этот мир, где солнце, небо, вода и все люди братья - это другая реальность, просто другая. Вот только тебе туда вход заказан. Единственное что ты можешь сделать, это взять это право силой, отобрать у других более слабых, утвердить себя, украсть...И не приходиться поскупится собой. Чем поскупиться тому, кто живёт как животное, удовлетворением физических потребностей, чем поскупиться тому, кто людей не считает за людей, просто потому что людей в них не видит? Не потому что не желает видеть, потому что никто не видел человека в тебе. И можно сделать всё что угодно, потому что в этом нет никакого чувства вины, раскаяния, закон стаи, закон крыс, но крысы куда мудрее и благороднее. Собраться малолетним стадом и замочить слабую старуху, которая проявила милосердие, решив подкармливать беспризорников, обнести её дом, и затолкав окровавленное тело под кровать сесть лопать чужой ужин и всё то, что нашли в холодильнике.
Нет, Аллен. Жизнь не прекрасна. И ты не имеешь права, говорить о том, что всё на свете зашибись. Человек улыбающийся всему миру навстречу, так словно знает все ответы на все вопросы, но ты ни хрена не знаешь, Аллен. Чистенький, особенный, ничем не запятнанный. И мне не хочется, что бы ты знал, хочется поставить тебя на пьедестал и любоваться словно светлым чудом, которое мать его страшно испачкать своими корявыми грязными пальцами, потому что в жизни должно оставаться что - то светлое. Даже в такой уродской жизни, уродской душе хочется верить, во что - то прекрасное, способное придать смысл собственному существованию. Ощутить надежду, что ещё не всё проёбано, не всё выгорело, очерствело и отболело мать его, потому что даже боль делает живым и когда вместо боли приходит счастье...Страшно понять, что ты его не заслужил, ничем и никак, но ты счастлив, настолько счастлив, что ничего иного больше не хочется.
И в такие моменты, кажется, что жизнь прекрасна, солнце светит и трава зелёная, и небо действительно синее, по - настоящему синее, рядом с тобой, Аллен.
Оно синее только рядом с тобой и если не будет тебя, я никогда не смогу увидеть и понять эту красоту, потому что не умею смотреть твоими глазами. Мои глаза слепы, давно выгоревшие. Я никогда не смогу этого понять. Понять, что значит жить, когда каждое удивительное мгновение собственного существования создано тобой и только тобой. И мне не дано создавать их, эти собственные мгновения, потому что свободы не существует. Это миф, придуманный для дураков, глупая сказочка для души.
Вот только отчего - то так хочется верить в эти сказки, потому что собственная жизнь похожа на сказку, а ты и не знал, что оно так бывает, случившаяся в твоей жизни сказка любовь. Настоящая. Самая настоящая.
И нет такого мерила, что бы это передать, выразить, объяснить это чувство в собственной груди. Может быть ты прав, Аллен? Жизнь действительно прекрасна, удивительная прекрасная штука. В такие моменты рядом с тобой мне кажется, что это именно так.
Однажды сильно перебрав, Аллен рассказал ему о детстве, о прошлом, рассказал о том, как жил, последние три года...Потом он уснул и наутро не мог вспомнить весь тот пьяный бред, что нёс, но извинялся за возможную ахинею, сообщая, что если наговорил чего лишнего, это не правда. Версия эльфы в траве и носки с подарками над камином в поисках Санта - Клауса его устраивала больше.
Сато посмеялся и заявил, что ничего путного всё равно не услышал и Аллен отрубился быстрее, чем он сам о себе возомнил. Но...после этого, Изу никогда не задавал этот вопрос. 'Почему?'
На этот вопрос не существовало ответа. Этот парень улыбался и говорил, что жизнь прекрасна. Абсолютно чокнутый, больной на всю голову ненормальный, псих.
И наверное рядом с ним Сато становиться точно таким же психом, потому что в ту ночь сидя над этим храпящим без зазрения совести свинтусом, и поглаживая его по волосам, Изумо смотрел на него и думал о том, что единственное что ему очень хочется сделать, это побиться головой об стену и начать безудержно хохотать.
Хохотать в жуткой сумасшедшей истерике, ощущая себя обманутым ребёнком, чей Санта - Клаус оказался соседом, сдвинувшим бороду набок, для того, что бы посмолить сигаретой...
Неужели Аллен и правда в это верил... Или хотел верить?
Изумо больше не раздражался, выслушивая чужую болтовню. Она разом перестала затрагивать, он научился ...Не заморачиваться. Совершенно никак. Смотреть на вещи проще, так как умел это делать всегда, но вот совершенно разучился рядом с Алленом, решив, что это светлое чудо не имеет никакого права строить на его извилинах, модельки своих нравоучений.
Каждый из них, тащил свою ношу, и размеры её не имели значения.
Имело значение то, как они к этому относились.
Рен был свободен, а Изумо нет.
И именно поэтому невозможно, оказалось, отдать глаза, зрение собственной души. Только передать эту светлую частичку, чего - то особенного, рядом с ним. Но не сверх того. Ибо этот прекрасный и удивительный мир, оказался полон такого дерьма, о котором Аллен не имел ни малейшего представления, ведь это не было его миром. Они жили абсолютно на разных плоскостях, в абсолютно разных реальностях с диаметрально противоположными ценностями.
И именно поэтому, Изумо не мог рассказать ему правду.
Аллен никогда не примет рядом с собой убийцу. Не сможет понять и устаканить в собственной голове, что мир и люди его населяющие, способны представлять собой подобное совершенное зло, и это не абстрактное зло, а реальное, находящееся прямо напротив него, человек способный убить, походя и не размениваясь, просто потому что человеческая жизнь ничего не значила.
Узнав правду, Аллен развернётся и уйдёт. В лучшем случае уйдёт и не сдаст полиции. В отношении Рена, Изумо не мог быть уверен, что Аллен не сочтёт, что это будет правильно. Ренди не станет закрывать глаза, не струсит и не сделает вид, что не понимает. Не согласиться попустительствовать приняв некую форму удобной полуправды, когда он будет знать, чем занимается любовник, но не станет задавать вопросов. В собственном понимании, это сделает его соучастником насилия. Аллен никогда не пойдёт на подобное соглашательство. И его не заманишь, не купишь, не уговоришь.
За любое происходящее в собственной и чужой жизни, Аллен принимал на себя полную ответственность и это было паскудно понимать.
Нет, Рен не боялся наказания, не боялся осуждения, все эти вещи просто не имели значения для него. Временами Сато ловил себя на мысли, что у этого парня намертво отсутствует инстинкт социального самосохранения.
Но Рен сам выбирал свой внутренний закон 'жить и быть' И это его жить и быть обладало очень сложными и непонятными мотивациями, часто идущими вразрез с тем, как должно быть правильно и тем, как считал правильно лично он. На чаше весов, правильное Аллена, оказывалось единственным грузом, который перевешивал абсолютно всё.
И страшно представить, что случиться в тот день, когда он откроет глаза и поймёт, что все это время любил то, что ненавидел и отрицал больше всего на свете. Убийцу, поддонка и отморозка для которого не существовало ничего святого... Но вот нашлось, и оказалось, что за это светлое неизвестное
