Перед праздником у Козимы мазали и белили весь дом. Было много работы, но она быстро продвигалась и уже подходила к концу. Анна убирала.

Когда она вытирала на мебели пятна от извести, то обратила внимание на шкаф Андрея. В дверце торчал ключ, и она была неплотно закрыта; Анна хотела прикрыть дверцу, но она открылась, и из шкафа вывалилась одежда. Девушка быстро стала её собирать, чтобы положить на место. Её внимание привлекли три вещи: офицерская шинель из тонкого сукна, китель и брюки. В углу шкафа стояла сабля в ножнах с поясом. Как попали эти вещи в шкаф помощника Козимы? Она аккуратно положила вещи обратно, при этом из кармана шинели выпала визитная карточка. Подняв её, Анна на обратной стороне увидела надпись: «У паровой мельницы, дистанция десять шагов, всё готово».

Анна не поняла значения этих слов. Ей стало даже немного жутко, и она обрадовалась, когда Андрей вдруг вошёл в комнату.

— Вот, — сказала она, закрывая дверь шкафа и подавая ему карточку,

— это выпало из одежды.

Побледнев, он схватил карточку и скомкал её в руке.

— Простите меня, Андрей, что я ваши вещи трогала, мне надо было позвать вас, когда они выпали из шкафа, — извинилась Анна.

Он молча подошёл к окну и прижался лбом к стеклу. Анна продолжала свою работу. Когда она кончила, он повернулся к ней и, подав ей листочек бумаги, быстро вышел. Это была записка, написанная мелким почерком:

«Не удивляйтесь моему волнению. Вы держали в руках документ, свидетельствующий о том, что мои преступления записаны там, вверху. На меня подана туда большая жалоба, и никто не может уничтожить её. Мне хочется, чтобы вы поняли меня. Если бы я смел, я доверился бы вам, но зачем ранить ваше сердце? Как бы мы тогда жили под одной крышей? Я знаю, признанием я облегчил бы душу свою, но не смею желать облегчения, моя доля — молчать и страдать».

Несколько раз перечитала Анна эту записку, думая о ней потом весь день. Ей было жалко Андрея. Она давно замечала, что его что-то угнетало, но предполагала, что это его немота. Он был молод и не с детства немой, ибо обладал хорошим слухом. Теперь она поняла, что внутри него была другая болезнь, название которой «вина». «Никто не может её уничтожить», — писал он. Но Кровь Христа это может! О, как ей хотелось ему об этом сказать, утешить его. Почему он не может рассказать обо всём? Кто это ему запрещает?

Наконец настал страстной четверг. На дворе было тихо. Анна пошла к плотине и села на обломок скалы. У её ног, журча и струясь, бежал ручей. Мельница не работала. «Завтра день смерти лучшего из людей, — сказал Козима, — надо этот день отметить». Оба его ученика пошли в церковь к первому причастию, после чего они будут считаться сынами церкви. Козима хотел им устроить праздник.

«Страдания невинного Сына Божия начинаются сегодня ночью, — думала Анна и стала смотреть на освещённые луной горы. — Вот так, наверное, освещала луна Елионскую гору и Гефсиманский сад, то место, где спали ученики, и где их Учитель одиноко молился и страдал до кровавого пота».

Вдруг Анна вздрогнула: тишину нарушили чьи-то медленные шаги. Девушка обернулась и радостно крикнула:

— Андрей!

Бог Сам послал его к ней. Андрей выглядел несчастным, печальным, и она стала ему рассказывать, как много Спаситель выстрадал и за его грехи.

Она смогла ему объяснить, что Святой Дух больше ничего от него не требует, как только верою принять Иисуса Христа, Его спасительную жертву и благодать.

Андрей внимательно слушал Анну. Вдруг, подняв голову, он сказал на языке знаков:

— Как велика моя вина, и Он должен был за неё страдать… — и опустил голову на руки.

— Андрей, но ведь Он уже пострадал! Грех мира был велик, значит, и наказание должно быть соответственное. Господь Бог не может наказывать дважды.

— О, Анна, будь что будет, выдадите вы меня или нет, всё равно я должен вам сказать, кто я! Не всегда я был помощником Козимы, так же как и он не обыкновенный мельник. Наши отцы имели на Дунае две большие паровые мельницы. Я окончил высшее техническое училище, сдал экзамен на инженера и пошёл добровольцем в армию. Там мне вскоре удалось сдать экзамен на звание офицера. Беспечная, легкомысленная жизнь была мне по вкусу. Как младший в семье, притом единственный сын (сёстры уже были замужем), я был избалован, всегда имел деньги. Отец ничего для меня не жалел. Мы жили в своё удовольствие, все были одинаковых убеждений — вольнодумцы и безбожники, никому пользы не приносили. Между тем отец мой вёл тяжбу со своим соседом Козимой. В конце концов Козима проиграл и очень переживал из-за этого. Я мало интересовался этим делом, хотя один адвокат мне сказал, что с Козимой поступили несправедливо. Если бы отец проиграл, я лишился бы состояния, денег для моей беспутной жизни.

Была осень. Наш полк находился по соседству с городом У., где я родился. Нам, офицерам, было скучно, и мы проводили время не всегда разумно. Нашим вожаком был мой лучший друг — Эдуард. Мы были очень привязаны друг к другу. Он ввёл меня в дом одного фабриканта, с дочерью которого был помолвлен. Мы часто посещали этот дом, пока наш полк находился в том местечке.

Однажды невеста Эдуарда пожелала поехать в деревню и пригласила с собой мою замужнюю сестру. Я не знаю, откуда, но пошёл слушок, что я и вся моя семья хотим отбить у Эдуарда невесту. И хотя этот слух был совершенно необоснован, Эдуард ему поверил. Он пришёл к невесте, стал её упрекать и оскорбил так, что она ему вернула кольцо и прекратила с ним всякую связь. С тех пор он меня чернил где только мог, и однажды он это сделал публично. Я не знал Христа и Его заповеди прощать врагам. Я очень гордился своей офицерской честью и, не желая больше сносить оскорблений, вызвал его на дуэль. Он принял вызов. Все попытки друзей примирить нас были безуспешны. Местом для поединка мы выбрали мельницу Козимы. О, если бы кто-нибудь пришёл той ночью и сказал:

«Сегодня ты обесчещен, но невиновен, а завтра твои руки будут обагрены братской кровью!» Но никто меня не предостерёг, и я пошёл. На восходе солнца явились наши секунданты, врач и, наконец, Эдуард. Когда мы стояли с оружием в руках, у меня появилась мысль, что передо мной мой лучший друг и причина поединка слишком незначительна. Во мне пробудилась совесть. Секунданты ещё раз сделали попытку помирить нас.

Мне казалось, что я должен простить, но Эдуард посмотрел на меня и сказал: «Между нами мира быть не может. Я не возьму своих слов обратно, пусть оружие решает». И оно решило. Мы выстрелили одновременно и попали.

Его, смертельно раненного, увезли в город У. Господин Козима взял с моих друзей слово никогда не выдать, кто меня к себе взял. Больше полугода я, тяжело больной, лежал у Козимы. Между тем он продал свою мельницу, арендовал другую, далеко от этой, и взял меня с собой. Когда я поправился, он переехал в другой конец страны и опять взял меня с собой, но уже под чужим именем, под видом помощника. Я научился у него ценить полезную жизнь. Правда, он мне никогда не говорил, что Эдуард умер, но я заключил это из того, что он старался скрыть от меня правду. Я знал, что, как только обнаружат моё место пребывания, я буду наказан лишением свободы и офицерского звания. Для мира я был мёртв.

Мои близкие меня давно оплакали. Большим благом было для меня изо дня в день уставать от тяжёлой работы. Это была единственная возможность немного забыть, что руки мои обагрены кровью. В болезни я потерял дар речи. Что бы я делал среди людей с этой отметкой Каина? Козима меня убедил, что, если человек перестаёт грешить и начинает новую жизнь, он перед Богом оправдан. Я просил моего благодетеля отпустить меня, думал, что тюремное заключение принесёт мне облегчение. Но напрасно.

Он убеждал меня, что каждый проведённый в заключении день бесполезен.