были бумажные полотенца. Клей вытер ими пот с лица, затем запихнул под куртку, к гниющему животу. От запаха его собственного дерьма, просочившегося над пряжкой ремня, едва не стошнило, но блевать уже давно было нечем. Он с трудом выбрался из машины, ни разу не вскрикнув.

На вид копу было не больше двадцати одного: тощий как жердь, но старался выпятить грудь, демонстрировал свой значок с гордостью. Наверняка полировал его до блеска каждый вечер, перед молитвой. По широким плечам было видно, что он часто делал армейский жим, тратил не меньше четырех дней в неделю на качалку. Пацан был новеньким, потому и гонялся за малейшим нарушением на дорогах. Неплохой способ доказать самому себе, что ты настоящий мужик, как помнил Клей — пока впервые не увидишь жертву огнестрельного ранения. Вот после такого уже не так волнительно выписывать штрафы лихачам без глушителей.

Стрижка ежиком, блондин, но в чертах лица есть что-то азиатское. На поясе не было рации, и Клей видел, как тот останавливается и выходит: он даже не сообщил об остановке диспетчеру. Это что блин за деревня вообще? Что за учебку проходят эти зеленые новички прежде чем отправиться в участок шерифа или в дорожный патруль? Пацан даже кобуру не отстегнул и не держал руку у оружия.

Они всего в пяти часах от Бруклина — и это уже просто другой мир.

— Пожалуйста, вернитесь в машину, сэр. Предъявите права и документы.

— Конечно, офицер, — ответил Клей. — Безопасность на улицах превыше всего.

Он не мог удержаться от сарказма, удивляясь, что старые привычки всплывают даже сейчас, когда на него с заднего сиденья смотрит Эдвард.

— Извините?

— Никогда не знаешь, когда эти воришки захотят стянуть яблочек.

— Сэр, не говорите со мной в таком тоне.

— Вы правы. Извините.

— Права и документы, пожалуйста.

— Секундочку.

Слабый порыв ветра пошелестел в верхушках деревьев, по луговой траве пробежала рябь, как будто какая-то безымянная грусть или радость перепорхнула поближе. Пацан пока не заглянул в машину Клея. Да народ здесь вообще ни черта не соображает.

Бумажник Клея был покрыт кровью и желудочным соком, а внутри все слиплось в один мерзкий комок. Если бы он мог открыть отделение кошелька и достать значок, может, этот бестолковый коп вернулся бы в машину и поехал домой стричь свою лужайку третий раз на неделе.

Но за Клеем из машины уже начали вылетать мухи, ветерок задул сильнее, так что пацан наконец прищурился и выгнул бровь.

— Что это за запах?

— Я ничего не чувствую, — Клей все пытался открыть кошелек, но тут на землю шлепнулись хлопья его дерьма. Вокруг летали мухи — он не закрыл дверь, и насекомым внутри стало жарко. Они собирались у окон, ползали по стеклу. Жужжанье становилось все громче.

— Батюшки… что?.. — пацан произнес «Батюшки» так же, как говорили мамочка и бабушка Клея — с благоговением и намеком на настоящий ужас.

— Окей, я соврал, — сказал Клей. — Это от меня запах. У меня перитонит.

Его кулак был в черной крови, просачивающейся из кишок.

Молодой коп начал понимать, что здесь что-то не так, с таким он раньше не сталкивался. Он держал перед собой блокнот для штрафов, как будто тот помог бы разобраться, что же происходит. До сих пор думал, что все ответы можно вычитать из учебника. Дома у мамочки пацана наверняка ждал тыквенный пирог на кухонном столе, с пылу с жару из печи.

Гнев и зависть вспыхнули в Клее. Его губы шевелились, произнося имя сына, но вслух сказать он ничего не мог.

— Господи боже мой, — прошептал пацан, будто задыхаясь, пытаясь сдержать накатывающую тошноту. — Мухи. Ваша машина.

— Да, там все довольно хреново.

Пацан заметил на пассажирском сиденье Кэт, ее пепельно-серое лицо, вялое, но с затвердевшими чертами, и еще по-своему прекрасное. Клей следил, как коп поворачивается, смотрит в окно на Эдварда, пристегнутого к детскому сиденью, на его черные губы и когда-то маленькое личико, теперь раздувшееся в три раза. Раздавленный чихуахуа лежал у его коленей, чуть ли не разорванный пополам, с застывшем оскалом на морде. Глаза Эдварда были приоткрыты, казалось, будто он смотрит с горьким укором.

— Они…

— Я детектив из отдела убийств города Нью-Йорка, — сказал Клей. Никогда в жизни не говорил ничего глупей.

Молодой коп выхватил пушку и дрожащими руками навел на грудь Клея. Ну наконец-то реакция, которую Клей мог понять. Даже сразу успокоился и расслабился. Наверное, все-таки привез с собой немного Бруклина.

— Почему бы тебе просто не вернуться к работе, парень? — спросил Клей, держась за влажный и склизкий живот и удивляясь нотке безумия в своем голосе. Он думал, что до этого держался совсем неплохо, ну, относительно. — Тут один убийца совсем распоясался.

— Что? Кто?

Молодой коп пытался собраться, но начал давиться, губы дрожали, глаза чуть ли не выпрыгивали из орбит. Он прикрыл рот рукой и отвернулся в сторону, пытаясь по-прежнему целиться, но, видать, мамочка накормила его калорийным завтраком с беконом и соком, и теперь все это ревущими волнами просилось наружу.

Пока пацан блевал, Клей сделал три шага, отвесил ему пощечину, чтобы привлечь внимание, и отнял пистолет. Клей плохо двигался, он был чертовски слаб, но события последних дней придали ему решимости.

Эй, надо просто делать то, что надо делать.

— Как тебя зовут?

Коп утер свисающие с подбородка нитки блевотины и ответил:

— Офицер Ями.

— Это что вообще за имя?

— Папа из Индокитая. Тебе нужен врач. Ты откинешься в любую секунду.

— Сколько надо, проживу.

— Надо для чего?

— А имя у тебя как?

— Томас.

Клей замер. «Томми?» — повторил он. Смех закипел в нем, как едкая кислота, чувство, будто изнутри разрывают на части, но остановиться он не мог. «Томми Ями?!»

Пацану явно стало обидно, что над ним так смеются. Он жевал нижнюю губу, пытаясь казаться жестче, разобраться с ситуацией так, как только он может, но этот порыв быстро кончился. Он мог легко отжать от груди 150 килограмм, но вот от этого перехватило дыхание.

Клей ржал еще секунд десять, но затем к нему вернулось понимание ситуации, и смех оборвался, будто глотку перерезали.

Томми Ями хоть что-то делал правильно. Он еще не запаниковал и пытался говорить с Клеем.

— Ты правда из Нью-йоркской полиции?

— Ага.

— Зачем ты все это делаешь?

— По-хорошему это не объяснить, да ты и не поймешь. Чтобы понять, надо было быть там — и благодари бога, что тебя там не было.

— Спасибо, Господи, — ответил он вполне серьезно.

— Это все потом, — Клей проверил пацанский табельный 38-калибра. — Мне нужны твои патроны.

— Мистер, пожалуйста… я вам ничего не сделал… пожалуйста…