художник обладает более живой и сильной восприимчивостью, чем философ. Он поражается самым первым фактом известного рода, он еще не может объяснить этот факт теоретически, но уже видит, что тут есть что-то особенное. Художник усваивает указанный факт как единичное представление, потом присоединяет к нему другие однородные факты и образы и создает тип, «выражающий в себе все существенные черты всех частных явлении этого рода, прежде замеченных художником» (там же). Мыслитель, обладающий меньшей восприимчивостью, проходит вначале мимо этого факта, как мимо странной случайности, и займется им только тогда, когда таких фактов наберется много. И вот уже здесь мыслитель составляет из этих фактов общее понятие, располагает его в ряду других идей, делает из него выводы и т. п. Приняв во внимание познавательные функции реалистической литературы, Добролюбов указывал на ее важнейшее общественное значение. «Таким образом, — пишет он, — совершенно ясным становится значение художнической деятельности в ряду других отправлений общественной жизни: образы, созданные художником, собирая в себе, как в фокусе, факты действительной жизни, весьма много способствуют составлению и распространению между людьми правильных понятий о вещах» (там же). В художественном произведении главным достоинством становилась правда, выражающая необходимость, закономерность, существенность явления, потому что если в качестве основы мышления примем случайные, ложные черты действительной жизни, то и получим ложные понятия.

Наряду с вышеизложенным не менее важным является, по мысли Добролюбова, и второй аспект соотношения философии и литературы. «…Литература, — говорится в статье „Луч света в темном царстве“, — представляет собою силу служебную, которой значение состоит в пропаганде, а достоинство определяется тем, что и как она пропагандирует» (3, 6, 309). В этом случае литераторы обычно проводят в сознание масс то, что открыто передовыми деятелями человечества, раскрывают и проясняют людям то. что в них живет еще смутно и неопределенно. Это не значит, что литератор просто заимствует у философа идеи и затем их пропагандирует. «…Оба они действуют самостоятельно, — уточнял Добролюбов, — оба исходят из одного начала — действительной жизни, но только различным образом принимаются за дело» (3, 6, 310). Философ, замечая, например, недовольство людей своим положением, пытается связывать факты и найти начала преобразования жизни. Литератор рисует картину этого недовольства «так живо, что общее внимание, остановленное на ней, само собою наводит на мысль о том, что же именно им нужно» (там же). Результат получается один и тот же, однако история литературы свидетельствует, говорил Добролюбов, что, за немногим исключением, литераторы обыкновенно опаздывают в художественном выражении новых идей. По мнению критика, и эта особенность литературы чрезвычайно важна. Дело в том, пишет он, что литераторы, будучи менее чуткими, чем философы, к новизне идей, «подмечают и рисуют возникающее движение тогда уже, когда оно довольно явственно и сильно. Зато, впрочем, — продолжал он, — они ближе к понятиям массы и больше имеют в ней успеха: они подобны барометру, с которым всякий справляется, между тем как метеоролого-астрономических выкладок и предвещаний никто не хочет знать» (там же). Выступая в роли пропагандиста передовых идей, литература, считал Добролюбов, не должна терять своего главного качества — правды. Правда художественного произведения выступает в форме логической правды, т. е., пояснял Добролюбов, проявляется в разумной вероятности изображаемых событий и сообразности их с существующим ходом дел. В соответствии с этим Добролюбов в своих статьях «никогда не решался навязывать произведениям чисто литературным умышленно тенденциозного характера» (60, 58).

Определение Добролюбовым функций литературы в рамках общественной жизни показывает, в какой степени ему удалось провести принципы материализма в понимании специфики художественного восприятия мира. Выделенные им аспекты на роль и назначение литературы в общественном сознании играли важное значение в деятельности революционных демократов 50—60-х годов. Дело в том, что, будучи не в состоянии с позиций антропологического материализма провести всесторонний и подлинно научный анализ окружающей их жизни, они часто были вынуждены довольствоваться отражением реального движения в литературе, хотя косвенный и приблизительный характер подобного источника они, несомненно, осознавали.

Рассмотрение соотношения философского и художественного восприятия действительности неизбежно влекло за собой рассмотрение вопроса о роли философского мировоззрения в творчестве писателя. Этот вопрос был актуальным для понимания сущности развития русской литературы, приобретал большую злободневность в ходе борьбы за влияние в русской литературе, разгоревшейся в 50—60-х годах между различными общественными силами. Русская литература в тогдашних условиях превращалась из «потехи» в серьезное идеологическое средство классовой борьбы.

Миросозерцание талантливого художника, согласно Добролюбову, есть то общее его произведений, что характеризует их и отличает от произведений других писателей. Однако попытки выразить это миросозерцание в отвлеченных формулах редко могут привести к ощутимым результатам. «Отвлеченностей этих, — пишет Добролюбов, — обыкновенно не бывает в самом сознании художника; нередко даже в отвлеченных рассуждениях он высказывает понятия, разительно противоположные тому, что выражается в его художественной деятельности, — понятия, принятые им на веру или добытые им посредством ложных, наскоро, чисто внешним образом составленных силлогизмов. Собственный же взгляд его на мир, — продолжал Добролюбов, — служащий ключом к характеристике его таланта, надо искать в живых образах, создаваемых им» (3, 5, 22). Автор может придерживаться каких угодно мнений, считал Добролюбов, лишь бы талант его был чуток к жизненной правде. Только в таком случае он может выразить известную идею или стремление, так как он будет изображать те факты действительности, из которых эта идея или стремление вытекают. Философия Сократа и комедии Аристофана, приводил пример Добролюбов, выражали одну общую идею — разрушение древних верований. Но Аристофан достигает своей цели изображением картины нравов своего времени. Он с помощью художественных средств приводит нас к тому, что Сократ и Платон доказывают философским образом. Художник мыслит конкретными образами, мыслитель — отвлеченными понятиями, «но существенной разницы между истинным знанием и истинной поэзией быть не может: талант есть принадлежность натуры человека, и потому он, несомненно, гарантирует нам известную силу и широту естественных стремлений в том, кого мы признаем талантливым» (3, 6, 313). Известная натуралистичность и просветительство, неизбежные при рассмотрении общественной жизни на основе антропологического материализма, особенно заметны в этом рассуждении Добролюбова о соответствии «естественных стремлений» талантливой натуры нормальным требованиям человеческой природы и «естественным» потребностям народной жизни. В такой форме он раскрывал действительно существующее соответствие между творчеством талантливого писателя и потребностями общественной жизни. Точка зрения Добролюбова позволяла связать развитие русской реалистической литературы с революционно-демократической идеологией, однако не раскрывала действительных причин ее возникновения. Плодотворной была попытка объяснения появления талантливого произведения процессом взаимодействия писателя и общества.

Обоснование реалистической литературы с точки зрения антропологического материализма позволяет, полагал Добролюбов, объяснить факты поразительных успехов литературы, когда она далеко опережала и философию и науку. Дело в том, что некоторые деятели литературы, отмечал Добролюбов, были настолько одарены природою, что «естественные стремления говорили в них чрезвычайно сильно, незаглушаемо» (3, 6, 308). В качестве примера такого писателя Добролюбов рассматривал Шекспира, литературная деятельность которого «подвинула общее сознание людей на несколько ступеней». В этом взгляде на Шекспира, а также на творчество Данте, Гёте, Байрона отразилась высокая оценка Добролюбовым гуманистических идей.

Отрицание Добролюбовым жесткой связи между мировоззрением талантливого художника и реалистическим творчеством отнюдь не свидетельствует о недооценке им значения мировоззрения для успеха или неуспеха литературной деятельности. Конечно, в случае с Шекспиром художественный гений далеко опередил философию своего времени. Так же в случае с Гоголем, Островским, Достоевским и рядом других русских писателей наличие яркого таланта, повлекшего за собой реалистическое изображение реальной жизни, чувство художественной правды позволяют отделить действительное мировоззрение художника, выразившееся в образах его произведений, от тех философских принципов, которые они высказывали отвлеченно. Но даже и в этих случаях ошибочные понятия вызвали определенную ограниченность художественных произведений. Например, в отношении Островского Добролюбов писал,