— Ты мобилизовала Кампуа на мытье стен в каюте.

Правда, картофель из-за этого не будет готов вовремя.

— Разве я не имею права распоряжаться слугой?

Ланнеку показалось, что, несмотря на всю бесстрастность рулевого, по губам у него скользнула улыбка.

— Разумеется, имеешь, дорогая! Я же тебе говорил…

— Ты не побрился?

— Я только что поднялся на палубу, а спал всего четыре часа.

Ланнек провел всю ночь один на один с безликим рулевым, не сходя с места и не спуская глаз с бесконечной вереницы повисших во мраке сигнальных огней. Лицо его постепенно мрачнело: поднимался зюйд-вест. Ветер пока еще очень слабый, но в любую минуту может нагнать волну на банки.

— Что это за история с призраком?

Вместо ответа Ланнек указал жене на боцмана, который, покраснев от натуги, упрямо тянул за соски одну из коров. Боцман был ниже и коренастей, чем капитан, а приплюснутый нос делал его похожим на чудище с эпинальских[2] лубочных картинок, — Чем он занимается на судне?

— Возглавляет экипаж, при необходимости несет вахту Он и есть призрак.

— Не понимаю.

— Эта скотина знает, что Кампуа суеверен, как деревенская старуха. Вот он и наплел парню, будто на судне всегда был призрак, а сегодня ночью воспользовался случаем, забрался на камбуз и увел окорок. Кампуа даже пикнуть не посмел.

— Но он же вор!

— Он — боцман, и притом отличный.

— Надеюсь, ты выставишь его за дверь?

Слово «дверь», равно как негодование Матильды, заставили Ланнека вторично улыбнуться.

— Сегодня ночью он принесет окорок обратно.

— И все?

— Все.

— Значит, ты позволяешь себя обкрадывать?

— Да нет же! Ведь окорок-то вернут.

— Украдут что-нибудь другое.

Ланнек ласково потрепал жену по плечу.

— Иди! Этого тебе не понять.

— Куда я пойду?

— В кают-компанию, к себе — куда хочешь.

Оставшись один, Ланнек налил стопку кальвадоса — он ежедневно пропускал одну после кофе — и машинально перечитал найденную накануне записку — Шутник проклятый!

Бриз уже обогнал «Гром небесный», и море, еще недавно спокойное, вспенилось барашками, а зеленый его оттенок стал каким-то противно-сероватым.

— Право руля! — скомандовал Ланнек. — Мы как раз на траверзе Вергуайе.

Он неторопливо покуривал, делая маленькие затяжки.

Опять зашел в штурманскую, взял там вязаный шерстяной шарф и тыльной стороной руки вытер мокрый нос.

Ланнек испытывал безотчетное желание расхаживать взад и вперед, размахивать руками и — что бывало с ним редко — с кем-нибудь потолковать.

— За Дувром погода совсем испортится, — сказал он рулевому, но тот промолчал: ему не полагается разговаривать.

Ланнек выпил вторую стопку кальвадоса, перегнулся через поручни и посмотрел на коров: боцман наконец оставил их в покое.

Воздух был по-прежнему прозрачен Контуры нормандских скал постепенно стушевывались, зато на горизонте завиднелись заводские трубы и портовые краны Булони. То здесь, то там медленно бороздили море черные коротышки траулеры.

— Шутник!

Ланнек больше не думал о записке. Он почти обрел свою обычную беззаботность, потому что, в общем, был человек легкий, особенно по утрам. Благодаря течению «Гром небесный» все время делал восемь и больше узлов — приличный ход для судна, которому шестьдесят лет.

И все-таки, вопреки обыкновению, Ланнеку не стоялось на месте. Он расхаживал, вытряхивал пепел из трубки, набивал новую, сплевывал в воду. В нем образовалась какая-то пустота, шевелилось что-то очень сложное, чего он не мог определить, — не то страх, не то предчувствие.

Нет, не то! Ему малость не по себе — вот и все.

А может, просто есть захотелось.

Ланнек распорядился принести кусок колбасы и сжевал ее, не переставая курить.

Он, конечно, не прав, но удержаться было не в его силах. Он испытывал потребность быть веселым. А когда он вошел в кают-компанию, вид жены сразу настроил его на насмешливый лад.

Солнце, скупо пробивавшееся через иллюминатор, окружало Матильду как бы ореолом. Стол был накрыт на шестерых, но она сидела одна и дулась, поставив локти на скатерть и подперев подбородок руками.

— Колокол давно прозвонил, — объявила Матильда.

— Нет, только в первый раз. Вот послушай: это второй.

Г-н Жиль стоял на вахте, теперь к столу вышел Муанар, поклонившийся молча и с такой серьезностью, что капитан опять расхохотался.

— Отлично! Разрешаю тебе даже поцеловать ей руку.

Он перехватил недобрый взгляд жены и для приличия повернулся к кривому радисту, который уткнулся в тарелку.

«Втюрился! — сообразил Ланнек. — Никаких сомнений! Наш Поль влюбился в мою жену — вот и краснеет, как девчонка»

Механик — тот наицеремоннейшим образом расправлял свою салфетку.

— Ну-с, дети мои, по-моему, у всех нас волчий аппетит!

Ланнек говорил и говорил — лишь бы не молчать: он был доволен, и ему хотелось, чтобы все вокруг тоже были довольны.

— A мне есть не хочется, — отчеканила Матильда.

Муж ее на секунду нахмурился, чуть было не ответил, но сдержался и набил себе рот хлебом.

Кампуа никогда еще не был таким мрачным Чувствовалось, что г-жа Ланнек внушает ему панический страх, который делал парня особенно неуклюжим. Когда он, уронив вилку, поднял ее и положил на стол, Матильда процедила, — Другую!

— Что? — не понял Кампуа.

— Тебе говорят, чтобы ты уронил другую вилку, идиот! — заорал Ланнек.

Ему просто взбрело на ум пошутить, но шутка рассмешила только его самого. Матильда повернулась и окинула мужа суровым взглядом.

— Послушай, детка…

Ланнек сознавал, что увязает все глубже, что дело принимает дурной оборот, но остановиться уже не мог.

— Перестань муштровать нашего Кампуа, или он пожалуется своему призраку! Выше носы, черт побери!

Жизнь прекрасна!..

Когда Ланнек вот так воодушевлялся, его уже было не унять.

— Какие прогнозы, Поль? — обратился он к радисту — Над Ирландией низкое давление. В Северном море высокая волна.

— Что я говорил? Все идет на лад.