только что туда звонил, потребовав, чтобы меня соединили вне очереди.

— И что же?

— В книге числится одна-единственная Мари Дюпен.

Ей сорок два года, у нее трое детей и муж, некий Пьебеф, булочник с улицы От. Секретарь мэрии, с которым я говорил, еще вчера видел ее за стойкой и уверяет, что она весит не менее ста восьмидесяти фунтов.

Мегрэ ничего не сказал. Не обращая внимания на своего помощника, он походкой праздного рантье направился к шлюзу, чтобы понаблюдать за всеми маневрами, происходящими на канале, но на каждом шагу большим пальцем руки яростно уминал табак в трубке.

Чуть позже к смотрителю шлюза подошел Владимир и, откозыряв, спросил, где бы он мог пополнить запас питьевой воды.

Мегрэ рано лег спать, а инспектор Люкас, получив от него инструкции, отправился в Мо, Париж и Мулен.

Когда комиссар уходил из кафе, там оставалось трое посетителей: два речника и жена одного из них — она зашла сюда за мужем и, сидя в углу, вязала.

Погода была гнетущая, дышалось тяжело. Какая-то баржа пришвартовалась метрах в двух от «Южного Креста», на котором светились все иллюминаторы.

Едва комиссар уснул, кто-то забарабанил в дверь и диким голосом закричал:

— Комиссар! Комиссар! Быстрее!

Мегрэ кинулся открывать дверь и увидел на пороге дочь хозяина кафе. Она бросилась к нему.

— Быстрее, комиссар! Быстрее! Ох, нет, не уходите! Я боюсь остаться одна.

Мегрэ никогда не обращал на нее особого внимания, но считал ее девушкой крепкой, здоровой, уравновешенной.

Освободившись от нее — она буквально повисла на нем, — он подошел к окну и открыл его.

Было уже, вероятно, часов шесть утра. Едва-едва светало.

В ста метрах от «Южного Креста» по направлению к каменному мосту в Эперне несколько мужчин пытались с помощью тяжелого багра поймать что-то плывущее по воде. А один из речников, отвязав свой ялик, стал грести кормовым веслом.

На Мегрэ была измятая пижама. Он набросил на плечи плащ, отыскал ботинки и натянул их на босу ногу.

— Это он… Они его… Вы знаете… — невнятно твердила девушка.

Комиссар рывком высвободился из ее рук, спустился с лестницы и вышел из дома в ту минуту, когда к группе столпившихся людей подошла женщина с маленьким ребенком на руках.

Мегрэ не присутствовал при обнаружении тела Мэри Лэмпсон. Однако новая находка оказалась пострашней уже в силу того, что это было повторное преступление. Над каналом навис почти мистический ужас.

Мужчины суетились. Хозяин кафе «Флотское» — он первый заметил на воде всплывшее человеческое тело — руководил их действиями.

Труп дважды удалось зацепить багром, но каждый раз крюк соскакивал, и тело, вместо того чтобы вынырнуть, уходило на несколько сантиметров в воду.

Мегрэ узнал темный костюм Вилли. Лица не было видно: более тяжелая голова все время опускалась вниз.

Наконец человек в ялике задел утопленника бортом, схватил рукой за грудь, приподнял. Оставалось втащить его в лодку.

Человек оказался не из брезгливых. Он одну за другой поднял ноги пострадавшего, бросил причальный конец на берег, тыльной стороной руки утер мокрое лицо.

В это мгновение Мегрэ увидел заспанное лицо Владимира, появившегося из люка яхты. Он протер глаза и исчез.

— Ничего не трогать!

Речник запротестовал: мол, его шурин в Эльзасе ожил, проведя в воде чуть ли не три часа.

Хозяин кафе указал ему на горло мертвеца. Все было ясно: два черных следа пальцев, как и на шее Мэри Лэмпсон.

Эта трагедия особенно взволновала всех. Глаза Вилли были широко раскрыты, в правой руке он сжимал пучок тростника.

Мегрэ почувствовал вдруг, что за ним кто-то стоит. Он обернулся и увидел полковника. Тот был в пижаме, поверх которой накинул шелковый халат, и в голубых кожаных шлепанцах.

Седые волосы его были растрепаны, лицо опухшее. Он странно выглядел в своем наряде здесь, среди мусора и грязи, среди речников в сабо и грубой суконной одежде, тем более что от него исходил легкий запах одеколона.

— Это Вилли!.. — выдавил он хриплым голосом.

Потом произнес несколько слов по-английски, слишком быстро, чтобы Мегрэ мог понять их, наклонился и коснулся рукой лица молодого человека.

Девушка, разбудившая комиссара, рыдала. К ней подбежал смотритель шлюза.

— Позвоните в полицию Эперне… Врача, пожалуйста…

Из каюты вышла Негретти в неряшливом виде, босиком. Она не решалась сойти с палубы и звала полковника:

— Уолтер! Уолтер!

Позади стояли незаметно подошедшие машинист узкоколейки, землекопы, какой-то крестьянин — его корова шла без присмотра по бечевнику.

— Труп надо перенести в кафе.

Факт смерти молодого человека не вызывал сомнений.

Пока вытаскивали тело, элегантный костюм на нем превратился в лохмотья.

Полковник медленно шел следом. Его халат, голубые шлепанцы, багровое лицо, взлохмаченные ветром волосы придавали ему несуразный и в то же время торжественный вид.

Когда труп поднесли к дверям кафе, девушка снова зарыдала во весь голос и бросилась в кухню. Хозяин кафе орал в телефонную трубку:

— Да нет, мадемуазель! Полицию! Полицию!.. Быстрее!.. Не разъединяйте!.. Алло!.. Алло!..

Мегрэ не позволил войти в кафе толпе зевак, но речники, обнаружившие труп и выловившие его, вошли и сели за столик, где еще со вчерашнего дня стояли стаканы и пустые бутылки. Урчала печка. Посреди помещения валялась метла.

Появился Владимир, он успел надеть свою американскую морскую пилотку. Речники обращались к нему с вопросами, но он не отвечал.

Полковник не отрывал глаз от Вилли, лежавшего на полу, и трудно было понять, взволнован он, раздосадован или испуган.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Мегрэ у полковника.

Сэр Лэмпсон вздохнул и огляделся, словно искал того, кому всегда поручал отвечать за себя.

— Это ужасно, — наконец проговорил он.

— Вилли не ночевал на борту?

Англичанин указал на речников, которые слушали их разговор. Это было как бы напоминанием о необходимой благопристойности. Это как бы означало: «Считаете ли вы допустимым и приличным при подобных людях…»

Мегрэ попросил посторонних выйти.

— Вчера вечером, в десять часов. На борту кончилось виски. Владимир не смог найти его в Дизи. Я решил пойти в Эперне.

— Вилли был с вами?

— Недолго. За мостом он меня оставил.

— Почему?