Возах вернулся в дом и улёгся досыпать.

Поднялись до света. Осенний день короток, а работа никуда не делась и быстрее не делается.

Возах, не дожидаясь, пока приветливый хозяин выпрет его на улицу, надел так и не просохший до конца армяк, поблагодарил за ночлег и ушёл. Уже в сенях хозяйская дочь, набиравшая из кадушки крошево для серых щей, торопливо сунула ему ржаной сухарь:

— На, вот, погрызёшь по дороге.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Возах.

За деревней тянулся пустой по осеннему времени выгон, затем поля и выкошенный луг. Там на горушке под облетевшим деревом Возах и устроился, чтобы решить, как поступать дальше.

Деревня отсюда была видна вся как есть. Большие, но приземистые дома, крытые соломой дворы, баньки в низине у ручья. Богато селяне живут, но не стройно. Вот, сейчас посмотрим, отчего так…

Возах осторожно потянул нить, наброшенную на небесный Гребень. День солнечный, звёзд на небе не видать, но они никуда не делись, и наброшенная нить позволяет не только вершить ночное колдовство среди дня, но и разглядеть, кто и как колдовал прежде тебя.

Не соврала бабка Граня, ходят по миру волшебники, стучатся в избы, просятся на ночлег. И неважно, отворят им двери или нет, на следующий день за околицей кудесники начинают свою волшбу, призывая на человеческое жильё проклятье или благословение. От такой волшбы сила колдуна растёт, и когда достигнет великой мощи, колдун может уйти в Тридевятое царство, где живут ему подобные. Название взято из сказок, на самом деле никакого царя там нет, и никто эти земли не пересчитывал, выстраивая по ранжиру. Но говорится — царство, и не какое-то, а именно тридевятое. И попасть туда можно только пройдя земным путём. Так что, здесь, среди невеликих людей для волшебника школа и великий искус. Проклятия и накладывать проще, и сила от них растёт быстрей, чем от добрых пожеланий. Но получается та сила нечистой и кривоватой, отчего колдуну, заслужившему прозвище чёрного мага, в Тридевятом царстве приходится изрядно постараться, чтобы стать вровень со светлыми. Путь благословений прямее, но и тернистей. Изрядно постараться приходится здесь, в землях людей. Но главное, что не сам волшебник выбирает, какое заклятие наложить ему на деревню. Выбирают мужики: как приняли калику, что сказали при расставании. Иной раз и хотелось бы отблагодарить, а не за что.

Конечно, можно уйти, не оставив никакого заклятья, пусть их живут, как знают. Но и тут не всё гладко. Прежде всего, от неупотребления меркнет колдовская сила. Один раз уйдёшь, второй, а на третий уже и хотел бы слепить заклинание, а не получается, ослаб. Опять же, время тоже на месте не стоит. Это в Тридевятом царстве колдун не стареет, а пока он живёт среди простых людей, так даже очень.

Выяснилось, что и до Возаха бывали здесь прохожие маги. Вот шуганули одного, не отворив дверей, а на следующее лето напал на яблонные сады шелкопряд и все яблони как есть уничтожил. Вот другой волшебник приходил, но денег у него при себе не оказалось, и добрые люди прогнали его среди зимы в ночь. Что было делать чародею? Это только попы врут — благословляйте, мол, тех, кто гонит вас. Человек так не может, каким бы магом он ни был. Уже на следующий день настигло деревню проклятие. У самых осеков, на общественной земле нашли мёртвое тело. Получалось, что путник, напрасно просившийся в дома, был заеден волками, а, может быть, сперва замёрз, а волки рвали неживое тело. Понаехало начальство, что те волки вынимали душу из бездушных крестьян. Мало никому не показалось.

Возах видел, что прохожий маг ушёл из этих мест целёхонек, а уж что он следователям подсунул — неведомо. Возах такими приёмами не владел.

Казалось бы, после таких бед деревня должна задуматься, однако, урок пропал втуне, и в скором времени от окон прогнали ещё одного калику. Этого Возах знал, да и все странствующие маги его знали, называя Старикачеком. Старикачек давно мог уйти в Тридевятое царство, но продолжал ходить по деревням и никогда никого не проклинал. Не проклял он и на этот раз. Вышел за деревню, оглянулся, махнул рукой, горестно молвил: «Эх!..» — и убрёл, не вымолвив больше ни слова.

А теперь выбор за Возахом. Он не Старикачек, но время коснулось и его. К тому же, немало силы потрачено на магическую нить. Денег, которые открывают самые негостеприимные двери, не осталось ни полушки, а всего пропитания — втихаря сунутая горбушка. Ограбил его неприветливый хозяин, как есть ограбил. И нет возможности уйти, не наложив заклятья.

Возах сидел, выставив руки. На одной ладони лежала тронутая плесенью горбушка, на другой — веская пустота. Сидел, словно гадал, что перевесит. А чего гадать? Маг не сам решает — благословение или проклятье родится в результате его волшбы. Это ещё вчера решил тот, кто так неуютно приютил его. Маг может лишь слегка подправить, что ему продиктовано, усилить или ослабить нарождающееся проклятие. Горбушка не перевешивает общего бездушия. И даже мальчишеская фраза: «Я бы дал копеечку», — не перевешивает. Вырастет парнишка, забудет прежние слова.

Возах выдохнул и на остатках воздуха прогудел первые слова проклятия.

Слова рождались одно за другим, и солнце, вздумавшее осветить равнину недолгим осенним утром, померкло в небесах.

Страшным обещало быть проклятие, не оставляющее никаких надежд на послабление. Хуже недорода и пожара, ужасней, чем падёж в стадах. Разве что моровая язва ещё хуже, но это уже за пределами сил странствующего мага, не набравшего подлинной мощи. Заклятие калики должно касаться одной деревни, а мор — беда всего народа.

Возахское проклятие должно обрушиться на детей, а это, почитай, хуже моровой язвы.

Пусть дети, живущие под этими крышами, будут живы и здоровы, красивы и работящи, но каждый день и всякую минуту родители их будут плакать и в отчаянии скрежетать зубами, видя, что детки уродились не такими, как хотелось бы отцам. И как их ни воспитывай, сколь ни вбивай правила скаредной жизни, трудовая копейка будет натирать мозоли на руках, а не на душе. Им будут светить в жизни иные радости, а не стёртый пятак. Родители останутся прежними, и ничего, кроме мук, не принесут им подросшие дети.

Проклятие тёмным облаком окутало деревню, но почему-то серые избы стали выглядеть наряднее. Бывает же такое…

Возах поднялся, вдохнул, наконец, полную грудь осеннего воздуха и пошёл прочь, похрустывая на ходу ржаной горбушкой.