Якутске произошло его столкновение с Головиным. За дерзость и «невежливые слова» в адрес воеводы Хабаров был брошен в тюрьму. Находясь там, он написал обстоятельную жалобу на воеводу, которую закончил горькими словами: «Впредь… тое пашнишки заводить нечем. Воевода Петр Головин… разорил до конца».
Казалось бы, незаслуженно обиженного и потерпевшего материальные убытки Хабарова не было основания держать в тюрьме. Но у Головина вскоре нашелся повод задержать там Хабарова на два с половиной года. Попытка Головина повысить налоговое обложение нерусского населения вызвала крупное восстание якутов. Они осадили Якутский острог, где находились воевода й его администрация. Восстание было жестоко подавлено. Головин обвинил в подстрекательстве к нему не только русских промышленников, но даже и своих ближайших помощников — воеводу М. Глебова, письменного голову Е. Бахтеярова и дьяка В. Фи-латьева. Взаимные обвинения администрации разожгли обычную в Сибири воеводскую смуту. В обострившейся обстановке более 100 русских людей было брошено в тюрьму. В причастности к «изменному делу» обвинили и Хабарова. Из тюрьмы он вторично написал челобитную, в которой рассказал о «мучительствах» и разорении его Головиным: о дважды конфискованной пашне, отнятой соляной варнице, о несправедливой замене десятого снопа пятым, об аресте и заточении в тюрьму. В заключение он просил отпустить его в Соль Вычегодскую к семье, «чтоб же-нишко свое и детишка с правежу освободить. ив государевых податях и долгах расплатиться». «В свое место» на время отъезда «у пашнишки» он просил оставить «братишку своего родного Ми-кифорку Хабарова».
Челобитная Хабарова, как доказательство одной из «вин» Головина, была привезена и передана в Сибирский приказ сторонниками противостоящей воеводе группировки. Их же старанием она попала в руки дьяка Сибирского приказа Григория Протопопова, а затем доложена судье приказа боярину Никите Ивановичу Одоевскому. Из Москвы в Якутск пришел ответ. Поскольку Головина сместили, ответ был адресован сменившим его воеводам Василию Пушкину и Кириллу Супоневу. Им предлагалось выяснить «допряма» и отписать в Москву «не замотчав», «… сколь давно и при котором воеводе ему, Ерофейку, та земля… дана из десятого ль или пятого снопа, и на сколько лет, и что у него с тое земли и иных каких оброков велено имать, и будет ему, Ерофейку, та земля дана из десятова снопа, и для чево Петр Головин у него, Брофейка, с тое земли взял пятой сноп, а не десятой, и для чево у него те землю и варницу взял… и его, Брофейка, в Якуцком остроге держал и к Руси не отпускал?»
Как видно из документа, вопросов у Сибирского приказа возникло много. Новые воеводы исполнили поручение. Допросили Ерофея Павловича, свидетелей и отправили в Москву подробную отписку. Через 2 года пришел ответ. Сибирский приказ признал действия Головина неправильными и предложил воеводам Супоневу и Пушкину выдать Хабарову из казны 500 руб. в счет тех убытков, которые он имел при конфискации усть-куцкой пашни, варницы и мельницы. Но казна в Якутске была пуста. И, сославшись на это, воеводы денег Хабарову за понесенные убытки так и не выплатили.
Пока челобитная Хабарова и воеводские отписки шли в Москву, а царские грамоты — из Москвы, прошло несколько лет. За это время Хабаров вышел из тюрьмы, вернулся на Киренгу и снова начал кипучую деятельность.
Натура Ерофея Хабарова была такова, что куда бы он ни пришел и за какое бы дело ни взялся, он всегда и во всем был пионером. Он первым из местных жителей распахал пашню и доказал перспективность земледелия на Лене, первым нашел соль и организовал ее добычу. Теперь он решил принести в Восточную Сибирь практику, широко распространенную в родном Поморье, — самому организовать сельское поселение и стать слободчиком. В середине XVII в. такие сельские поселения — слободы уже имелись в Западной Сибири. А в целом по Сибири их насчитывалось около 20. Государство было вынуждено мириться с созданием слобод на частные средства, поскольку само не могло обеспечить всех переселенцев.
Слободу Хабаров наметил создать на реке Киренге, подальше от административного надзора, где якутские воеводы «пашенных мест не дозирали». Как слободчик он брал на себя инициативу «кликать» всех желающих, обеспечивать их за свой счет ссудой и подмогой — деньгами, скотом, инвентарем. Поскольку слободы организовывались не на государственные, а на частные средства, господствующей рентой в них был оброк, натуральный и даже денежный. Вероятно, создаваемая Хабаровым слобода привлекла много желающих. Люди шли в надежде облегчить свое положение. Да и сам слободчик Хабаров, в прошлом крестьянский сын, был ближе к крестьянам, нежели представитель воеводской администрации — приказчик, обычно управляющий ими на государевой десятинной пашне.
В исторической литературе отмечено, что «деятельность сло-бодчиков была одним из проявлений вольной народной колонизации», а сибирские воеводы пытались сковать и ослабить их инициативу. Такие действия администрации предпринимались и против Ерофея Хабарова. В одном из документов рассказывается о том, как воеводы Пушкин и Супонев попытались подселить на землю Хабарова 3 ссыльных людей. Из этой затеи ничего не вышло. Теперь Хабаров уже не был таким простаком, как раньше. Он оградил себя от посягательств администрации царской грамотой, дающей ему право лично набирать людей в слободу. Ссылаясь на этот документ, Ерофей «учинился силен» и решительно выпроводил с заимки посланного к нему с наказной памятью от воевод служилого человека. Воеводы Пушкин и Су-понев вместе с дьяком Стеншиным затаили злобу на независимого слободчика и стали затевать против него «дело». Служилому человеку, с которым повздорил Хабаров, посоветовали подать жалобу. В приказную избу вызвали промышленников, бывших свидетелями столкновения, подробно допросили их и составили протокол допроса. Дело могло бы принять нежелательный для Хабарова оборот. Но, очевидно, он мог предъявить грамоту и оправдаться, в противном случае мы бы снова увидели его в тюрьме, а не на заимке. После этого случая Хабаров стал себя вести более осмотрительно, не давая администрации повода для каких-либо нежелательных действий против себя: с киренг-ской пашни регулярно шел хлебный оброк, а с добытого в тайге соболя — десятая таможенная пошлина.
Описанные события по времени совпали с возвращением экспедиции Пояркова и поиском промысловиками более удобных подступов к Даурии. Слухи о богатстве нового края, несомненно, дошли и до Хабарова. Он был осведомлен об экспедициях Перфильева, Бахтеярова и Пояркова и о путях, которыми они добирались на Амур. Но сам попытать удачи на Амуре до поры до времени не решался. На это были свои причины. Ему три раза пришлось поправлять свое разоренное хозяйство, и наличных денег у него было недостаточно. Чтобы снарядить в отдаленные и малоизвестные места большую экспедицию, Хабарову был нужен денежный кредит и возможность получения из казны снаряжения. Но у Хабарова не сложились отношения с администрацией, которая притесняла его как слободчика. Особенно возненавидел его дьяк Стеншин за независимый нрав, удачливость и прямоту. В сложившейся ситуации всякую мысль об экспедиции приходилось откладывать до более подходящего момента.
И вот в 1648 г., по указанию Сибирского приказа, на смену воеводам Пушкину и Супоневу был послан в Якутск на воеводство Дмитрий Андреевич Францбеков. Дьяка Стеншина заменил дьяк Осип Степанов.
Францбеков был по происхождению ливонским немцем (Фа-ренсбах). Он крестился в православие и до поездки в Якутию лет 20 служил на российской службе. Не имея влиятельных родственников и капитала, Дмитрий Андреевич надеялся разбогатеть в Сибири, а затем, вернувшись в Москву, получить продвижение по службе.
Согласно заведенному порядку, воевода перед отправкой на службу знакомился с делами своего уезда. В Сибирском приказе Францбеков внимательно изучил документы своих предшественников, в том числе и отписки воеводы Петра Головина об экспедициях на Амур. Там же Францбекову был вручен воеводский наказ, содержащий подробный перечень его обязанностей по месту службы, одной из которых являлось обследование и присоединение новых земель. Одновременно новый воевода был предупрежден, что особых ассигнований на организацию экспедиций выделено не будет. Сибирский приказ ссылался на остроту финансового положения в стране и оскудение государственной казны. Эти заявления были отнюдь не голословными.
Главные прямые налоги, за счет которых должен был пополняться государственный бюджет — ямские и стрелецкие деньги, — ежегодно не добирались. Недоимки росли катастрофически. Тогда правительство прибегло к иному средству. В 1646 г., отменив сбор ямских и стрелецких денег, оно ввело налог на соль в размере 2 гривен (20 коп.) с пуда соли. Правительство полагало, что население не сможет отказаться от одного из продуктов первой необходимости — соли и купит ее по любой цене. Однако введение соляного
