Мы с сестрой быстро не только взрослели, но и тянулись, округлялись, росли. В этом не было ничего страшного, но только не для нас. Вещи очень быстро стали маленькими и мать по этому поводу все время сокрушалась. Верка все отдалялась от меня. Фарида познакомила ее со своей подружкой, а та еще. И пошло и поехало. Я только успевала ее прикрывать. Когда она подолгу отсутствовала. Мать видела это, но сделать уже ничего не могла. Верка мне ночью шептала на ушко, что ей без девичьих рук и ласки уже не жить, что я дура последняя и с ней не хочу так, как у нее уже со многими девочками.

— Ты только попробуй. — Шептала она мне в самое ушко и тут же лезла его целовать.

Мне так хотелось этого, но я не хотела как она, мне все время только с ней надо было, а не со всеми этими девушками. А она не обижалась. И когда мать оставляла нас на ночь одних она все меня соблазняла. А я плакала. Просила не лезть и оставить меня в покое. А она все равно. Я сквозь сон ее руки на своем теле чувствовала и не отталкивала ее, притворялась, что сплю. А она так нежно и так чувственно гладила меня, что на утро, спрашивала.

— Ну, как тебе, ночка? Хорошо спала?

А я, не хотела, что бы она о моих ощущениях знала и говорила, что плохо спала, и все время мне что-то мешало. Просто измучалась.

Верка стала выходить из дома и переодеваться. У нее появилась модная одежда. А своей одежды она стала стыдиться. Однажды мать, делая уборку, расковыряла в комнате ее тайник и устроила нам разнос. Где и откуда? Это же дорогая одежда! Верка пыталась врать. Говорила, что взяла у подруги, а я ничего не могла сказать, так вся эта одежда теперь по росту и размеру была только на нее. А я отставала от нее и ее одежда для меня была велика. Я ведь все еще была маленькой. Зато Верка вытянулась. Похорошела. И хотя нам только пятнадцать минуло, она уже выглядела, как взрослая девушка. А я ей завидовала.

Моя лодочка только обрастала волосиками, а Верка ее уже брила. Прятала от матери и скрывала сам этот факт, бритой лодочки. Даже перестала в баню ходить, говорила, что моется у подруги. Мать верила. Видела, что она чистенькая, что вещи ее стираные и успокаивалась. А напрасно? У меня еще не было месячных, а Верка уже функционировала. Мать ей пыталась что-то по этому поводу объяснить, а она ее срезала.

— Я все знаю сама! И о циклах и о гигиене. Так, что не надо меня учить. Я уже выросла и самостоятельная. Я уже взрослая женщина! — Мать на нее смотрит. Она поправляется.

— Я уже взрослая и самостоятельна девушка. И учить меня ничему не надо!

Мы учились в одном классе. Вернее я училась, а Верка уже вовсю стала прогуливать школу. Я как могла ее прикрывала, но все равно, ее отсутствие в школе стало предметом вызова мамы. Разговор после того получился не приятным. Нам досталось обеим. Ей за прогулы, а мне за то, что способствовала. С учебой у меня все складывалось благополучно, а Верка скатилась сначала на тройки, а потом в ее дневнике замелькали двойки. Мать забила тревогу. Дочка скатывается, и на нее нет управы. Она никогда нас не била, только ругала, а тут я впервые увидела, как мать, не сдержавшись, влепила Верке пощечину. Та выскочила в слезах, а мать сразу же сама разревелась. Верка после этого три дня дома не ночевала и в школе не объявлялась. Мы с матерью всех ее знакомых и весь район оббегали, не нашли. На третий день она объявилась. Но в каком виде? Пьяная с сигаретой и в какой-то нелепой и броской одежде. Все, что было, потом описать невозможно. Разругались они с матерью страшно. Она порывалась, уйди из дома, но мать ключ от двери забрала и не выпустила ее. Ночью она ко мне. Прижалась, руками по телу шарит. Дышит мне в шею алкоголем и запахом от прокуренных легких. Терплю. Мать ворочается, видно ей не очень-то спится. А Верка выждала, когда мать стала ровно дышать и мне на ушко тихо, тихо.

— Я все равно уйду. У меня есть куда податься. Пойдем со мной. Вместе начнем подрабатывать. У меня уже двести долларов есть, будут еще. Решай?

— Ты, что? Совсем рехнулась. Рано еще. Ведь тебе только пятнадцать, учиться надо. Кто нас возьмет малолеток?

— Дура ты. Я же не собираюсь мешки таскать. Я все уже продумала. Снимем комнату на двоих и начнем колотушки обслуживать.

— Что ты такое говоришь? Какие еще колотушки? Ты, что, проституткой стать хочешь?

Она молчит и сопит, ладонью мою грудь гладит, а потом пугает меня своим откровением.

— Ты осуждаешь? Тебе не нравиться, что твоя сестра уже на обслуживании деньги зарабатывает? А я, между прочим, как малолетка, успехом пользуюсь. Мне знаешь, какие деньги предлагали? Тысячи! Только пойди, только дай!

— И ты? Ты, что? Даешь? — Говорю, а у самой аж дыхание заходится. Особенно от ожидания ее ответа.

— Не! Пока не даю. Но могу. Если деньги мне очень потребуются, тогда начну давать, но не спереди, а сзади. Так я решила.

— Ты, что? Совсем уже сбрендила? Куда ты решила давать? В …

— Ну, а куда же? У нас одна девочка этим себе знаешь, какие бабки зарабатывает.

— Так это ж больно, наверное? А потом, там же, ну место такое не чистое.

— Ну и дура ты? Совсем малая еще и ничего ты не знаешь! Спи уже.

Утром, пока она спит я решила ее спасать и тихо маму разбудила. Попросила ее выйти в коридор, отвела к окну и о нашем с ней разговоре все ей рассказала.

Мама стояла красная вся. Не знала, что предпринять, к кому взывать о помощи. Перспектива того, что дочь уйдет в проститутки малолетние ее просто убивала. А еще то, что она матери ее, сестре своей, слезно