Такое заливистое ржание невозможно было забыть. Даже спустя двенадцать лет. Это был Мошкин. Они познакомились, когда Трофимов еще студентом под рабатывал в отделении скорой помощи. Ни имени, ни отчества Мошкина он не знал. В отделении того все звали по фамилии, Мошкин и Мошкин. Насколько Трофимов помнил, этот Мошкин любил приврать, постоянно проворачивал какие?то мелкие аферы и был очень не спокоен по части женского пола.

Наржавшись вволю, Мошкин бесцеремонно осмотрел его и сказал:

— А ты, старый, совсем не изменился. Я тебя сразу узнал. Вот ведь дожили, любую знакомую рожу приятно видеть после всей этой бодяги. Ты где пашешь- то, а? Видуха у тебя, старик, точно ты до сих пор по ночам на скорой вкалываешь. Слушай, я в такую кон- тору устроился, у — у… полный вперед! А то, давай к нам? Я поговорю с кем надо, а? Правда, там все не за просто так делается, сотни в три тебе обойдется, зато фирма.

— Далеко собрался?то? — спросил Трофимов, чтобы приостановить набиравшее силу мошинское словоизлияние.

— Да в «Русь». Французы в нашу контору приехали. Шеф послал встретить. Повезу их к нам.

— На трамвае? — не удержался Трофимов.

— Зачем, у них машина своя. Я им дорогу показать должен, — не моргнув глазом, пояснил Мошкин и тут же с интересом принялся изучать правила оплаты проезда в трамваях, изложенные над билетной кассой трафаретным способом.

Трофимов облегченно вздохнул и прикрыл глаза.

За нервозной суетой, связанной с затянувшимся стихийным бедствием, когда административно — хозяйственные проблемы заслонили от Трофимова все остальное, когда задачей номер один было обеспечить клинику теплом и светом, когда в глазах у него рябило от вынужденных перестановок в графике дежурств, Примакин и имевшие на его счет сомнения отодвинулись куда?то на задний план. И только время от времени Трофимов вспоминал о нем, всякий раз безуспешно пытаясь понять, что заставляет его выделять примакинский случай из всех других, сомневаться в правильности предварительного диагно за и вообще думать о нем чаще, чем о других пациентах. Он неоднократно намеревался зайти к Примаки- ну и посмотреть того внимательнее, чтобы, наконец, разрешить возникшие сомнения, но мешали бесконечные неотложные дела, которые засасывали его с головой. Однако через четыре дня, бросив все, он- таки вошел в палату к Примакину.

В кухне погоды снова что?то сломалось и столбики термометров рванули вверх, за нулевую отметку.

Туман был жуткий. Такой и весной редкость Три часа дня — почти темно. В двух метрах ни зги. Машины едва ползли, слепо таращась фарами. На тротуарах полно людей, почти демонстрация: в кинотеатре только что кончился сеанс.

Густой рев идущего на посадку самолета. Ближе, ближе… Удар, взрыв, всполохи фейерверка. Огненный ливень. И снова взрыв — на противоположной стороне улицы — мощный, дрогнула земля. Рев, вой, грохот, крик. Горящие люди. Отсветы пожара. Частые хлопки приглушенных взрывов — в уцелевшей части дома рвались газовые баллоны…

— Следующая остановка — гостиница «Русь», — прохрипел с потолка динамик.

— Мне выходить, — засуетился Мошкин и с энтузиазмом протянул Трофимову руку. Тот нехотя ответил. Во — первых, можно было обойтись без рукопожатия, а, во — вторых, для этого ему пришлось, шурша целлофаном, вытащить свою руку из?за отворота пальто и продемонстрировать укрытые там нарциссы.

Мошкин подмигнул и сказал с пониманием:

— По женщинам решил вдарить, старый? Правильно, самое время. Они от всех этих катаклизмов сговорчивее стали. Еще одно стихийное бедствие — и они нам сами на шею кидаться станут. Во лафа будет! А что, живем?то один раз. Ну, пока, старый. Увидимся, — крикнул он и выскользнул из трамвая.

«Страшненький человечек, — подумал Трофимов. — Такому и чума в радость, лишь бы пир был».

Едва тронув с места, трамвай остановился у перекрестка.

«Этакий нормальный, здоровый мужчина. Самец. Только что ж это выходит?то, братцы? Чем этот нормальный Мошкин лучше ненормального Примаки- на?..» Трофимов заглянул в глазок. Автостоянка перед «Русью» была пуста. Мошкин даже не глядя на гостиницу, трусил к унылого вида зданию дореволюционной кладки, где, насколько было известно Трофимову, располагался районный кожно — венерологический диспансер. «Увы, Мошкин, катаклизмы от три- пера не страхуют», — не без злорадства заметил он. Иван Федорович расстегнул верхнюю пуговицу и поправил завернутый в целлофан десяток хилых нарциссов, за которые лихой черноусый джигит поимел с него десять рублей ноль копеек по новому курсу. Но ведь не магазинную же муру в горшочках было ему покупать, в самом деле? Конечно, Примакин заслуживал большего, неизмеримо большего. Нужен был как минимум десяток — другой роз или первосортных гвоздик, а нарциссы — это так, чистый символ.

Иван Федорович посмотрел на свой скромный букетик, который теперь казался ему особенно непрезентабельным. От этого стало еще тоскливее. Вообще, все, что было так или иначе связано с Прима- киным, служило причиной изнуряющей внутренней борьбы. Борьба эта затихала, пока Трофимова отвлекало что?либо важное, но затем невидимое сражение разгоралось вновь и порой достигало такой силы, что Иван Федорович непроизвольно постанывал. Тогда любая мелочь, вроде этого букетика, подобно капле масла, упавшей на раскаленные угли, вызывала в душе его шипящую дымную вспышку.

Как человек обстоятельный Иван Федорович не признавал душевных порывов и был глубоко убежден, что всякий человеческий поступок должен быть объясним с точки зрения здравого смысла. Сколько Трофимов себя помнил, это неписаное правило всегда соблюдалось им неукоснительно. Всегда — это до встречи с «демоном». В лице Примакина Иван Федорович столкнулся с неведомой силой, которая власт но толкнула его с удобной, накатанной дороги здорового рационализма на нехоженую тропинку непредсказуемых действий. Подчиняясь этой силе, и ехал теперь Трофимов в сторону Рождественского кладбища. Ехал с единственной целью — положить цветы на могилу Примакина, хотя не имел никакого понятия о ее месте расположения, ни особой надежды отыскать ее среди многочисленных захоронений последнего времени.

На девятый день после гибели Примакина, едва проснувшись, Иван Федорович ощутил физическую потребность побывать у того на могиле. Сначала он пытался бороться с наваждением, но к обеду сдался. Необъяснимость собственного поведения выводила Трофимова из равновесия. Он всей душой не принимал этой затеи с поездкой, и тем не менее ехал.

«Спрашивается, зачем тебе все это нужно? — в который раз спрашивал он себя. — Выйди на следующей и дело с концом».

«Да, но должна же быть элементарная человеческая честность, память, благодарность, в конце концов!»

«Ну — ну, поезжай. Мошкина встретил? На этого?то плевать, а если из клиники кто?»

«А хоть бы и из клиники. Отчитываться не намерен. Это мое личное дело и никого не касается».

«И никого не коснется, кроме тебя, если узнают. Когда любой будет вправе спросить: «А у самого товарища главного все ли дома?» — тогда коснется».

«Нет, прав был Примакин, трус ты и подлец. Все эти «зачем?» и «надо ли?» — от трусости. Э — эх, слякоть ты, Трофимов. Тебе страшно цветов на могилу отвезти, но ты живешь, какими бы ни были для тебя последствия, вплоть до увольнения, ты будешь жить благодаря ему — Примакину. А каково же было ему решиться, да еще таким страшным способом? Ведь это не пулю в лоб, не отравиться, не повеситься… Он смог, потому что он думал о людях, потому что у него не было другой возможности спасти их.

А ты думаешь только о себе и возможных осложнениях. И не ехать ты не можешь, потому что счи тать Примакина героем тебе удобно. Нужна смелость — будучи психиатром, объявить подвигом самоубийство умалишенного. Вот ты и упиваешься своей смелостью и независимостью суждений. Но ведь это все в глубине души, для личного, так сказать, пользования: твоя собственная оценка его гибели ни к чему не обязывает. Ибо, Примакин, увы, так и останется для всех спятившим самоубийцей. И тебе это выгодно в первую очередь. Был Примакин болен — одно дело. С тебя за халатность спросят. А если учесть, что родственников у него нет, то и в суд на тебя никто не подаст. Отделаешься выговором. Признай ты открыто, что он был нормальным, да еще героем, сам собой возникает вопрос: на каком основании держали в