Но подержалась волна национальной гордости, подержалась и начала спадать. Поднялась волна другая — трезвого, но холодного правдоискательства. В мелькании урожайных и неурожайных лет времена менялись, менялись и взгляды на историю России. Умер Пересветов, не ведая, что сын его будет искать в летописях иное…

Пересветов-сын в книге «Миф о реке Каяла» с новейших позиций начисто разгромил теорию отца о дальнем рейде Игорева войска за Дон. Появились и другие исторические работы: вносились новые понятия, не столько дополняя и уточняя, сколько разрушая старые.

Обозначились другие подходы, иные уровни мышления. Патриотизм славянофилов? Наив. Великая страна? Великий народ, уже в древности рождавший героев, поэтов, мыслителей, полководцев? А не европейская ли, попросту, провинция? И не выдумал ли Бородин загадочную двойственность натуры Игоря? Обычный волк-грабитель, напавший на мирных половцев, зауряд. Да и было ли «Слово»?

…И вот теперь, качаясь в седле, Андриан Пересветов разом вспомнил все это. Не просто вспомнил, а наглядно представил себе, будто киноленту крутил. Недаром он был историком в третьем поколении. Андриан имел дар воображения, и очень развитый дар. С детства жаден был до чтения. Представлял себе и споры схлестнувшихся крайностей — очередного поколения «западников» со «славянофилами». Понимая в чем-то «западников», снимая шляпу перед их высокой культурой, он все же воспринимал их почему-то в несимпатичном виде ничего не мог сделать с собой, со своим сердцем, Так уж был устроен. «Византией попрекали, варягами глаза кололи, — с горечью думал он, — играли прошлым, как циркачи дутыми гирями».

Тут Пересветову будто кто на ухо скрипуче и въедливо шепнул:

— А кто в одной лодке с Кончаком сидел? Оба — Игорь и Кончак — хитрые азиаты, в конце концов…

Андриан не утерпел, вскинулся при этих словах воспаленно:

— Нет, были, были люди. И еще какие! Только и им трудно приходилось — такой был век, их понять надо, понять…

Голос Отнякина привел Пересветова в чувство:

— Эй, студент! Очнись! Что лопочешь-то так сердито? Чокнутый, что ли? Сам с собой разговаривает, смотри, ребя!

— Ладно, тебе-то что? — нехотя отмахнулся он.

— Витаешь! Нет, чтобы с товарищем перекинуться словцом хучь о девках. Эх, девочки-припевочки, — не отставал задиристый Отнякин, — ведь были делишки насчет задвижки? Расскажи!

Студент замкнулся и отвечать не стал, не любил он этого ерничества. И о похождениях Отнякина слушать не любил — уж очень у того, пусть на словах, получалось просто, совсем просто — наше дело не рожать… И верить этому не хотелось. Послать товарища куда подальше, как мог грубоватый Ангелюк, Пересветов себе не позволял, да и не получилось бы у него.

…При подходе к Осколу перешли на шаг, управлять кобылой уже не требовалось, и Андриан Пересветов отдал повод и дух перевел. Ему стало легче отдаться загадкам старого, совсем другого мира. Почему отец вдруг отверг исследования деда? Потому что прошла мода на возвышение русских художественных и исторических ценностей? Мода или закономерность? Критический пересмотр на базе новых знаний? Кто знает…

Бойцу Пересветову надо бы не терять момента, заснуть в седле, — вон Отнякин уже отключился, кемарит вовсю. Но слишком его взбодрила встреча с Осколом, пущенная в работу голова покоя не дает!

Конечно, проще всего сказать, что отец опровергал деда в то время, когда в Россию хлынул французский и английский капитал. А кто платит деньги, тот и музыку заказывает, и нет ничего удивительного, что западники начали перекручивать, перелопачивать всю русскую историю, расклевывать ценности: тот герой ездил на поклон к хану, а этот страдал буйным помешательством, третий — уж совершенно точно — губил души, к тому ж, пил без меры. Игорь-князь шел-де просто пограбить, делал обычный пограничный набег, и вообще он сам то нападал на половцев, то — в союзе с ними — на своих. Свой поход 1185 года он не согласовал с киевлянами, чем и поставил всю Русь под удар; стало быть, и героя из него делать нечего. Да-с, заурядный феодальный разбойник, и Бородин старался совершенно напрасно.

Такое объяснение не устраивало Андриана. Он думал о связях потаенных, о причинах, лежащих в иной области. Дед был романтиком в науке — отец жил во времена трезвых расчетов. И отец опрокинул версию деда ничем иным, как точными арифметическими выкладками.

Пересветов-второй в «Мифе о Каяле» скрупулезно выписал из летописей все сведения о боевых походах того времени. Работал на совесть. Складывал, делил, умножал. Вывел: длина среднего однодневного перехода войск равна 25 километрам.

И поставил вопрос трезво: мог ли Игорь оказаться за Доном, если весь поход длился с 23 апреля по 5 мая, каких-то неполных две недели? И ответил, что не мог, даже если допустить, что поход закончился не 5, как сказано у Татищева, а 12 мая. Неделю он набрасывал на всякие возможные летописные ошибки.

И в самом деле — за три недели пройти с боями чуть ли не тысячу километров? Сомнительно, просто невозможно: подвижность войска получалась чрезмерно высокой, выпирая из подсчитанных 25 километров, как тесто из горшка. Это стало первым и главным ударом по гипотезе о дальнем рейде Игоря за Дон.

…Пока боец Пересветов добирает крохи сна на самом медленном лошадином аллюре, а это значит, на шагу, еще есть возможность заглянуть в книгу его отца. Там есть выписанные из Ипатьевской летописи «опорные» даты Игорева похода 1185 года и пояснения к ним.

Далее Пересветов-второй резонно спрашивал: позвольте, как же так, ведь летописец вклинил между 1 и 3 мая — между солнечным затмением и атакой на Сюурли — массу других важнейших событий! Так, после переправы через Донец 1 мая Игорь шел к Осколу (вероятно, к месту его впадения в Донец), стоял на Осколе два дня, ожидая брата с его курянами, потом делал переход к Сальнице, а от Сальницы еще нужно было идти к Сюурли. Когда же все это — за один день 2 мая? Включая двухсуточную стоянку на Осколе? Следовательно, дата окончания похода сама собою сдвигалась с 5 на 12 мая. Другая дошедшая до нас летопись — список «Мниха Лаврентия» — вообще оказалась несуразной и даты похода высветить не могла.

«Не может быть и речи о том, — писал Пересветов, — чтобы от устья Оскола добраться до Лебяжьего озера за Доном за оставшиеся на сам поход по половецкой земле четыре дня, ибо длина этого маршрута составляет около 300 верст. Допуская ускоренное движение, т. е. до 40 верст в сутки, мы легко получаем необходимое минимальное время — семь с половиной суток. Этим временем князь Игорь уже никак не мог располагать. Кроме того, летописец ни словом не обмолвился относительно переправы русских войск через такое мощное препятствие, как Дон. Каялу следует искать в приграничной зоне, неподалеку от Северского Донца, да и была ли она, эта мифическая Каяла? Скорее всего, это есть опоэтизированная формула покаяния или раскаяния».

Шерсть на лошадиных крупах начала уже слипаться, темнеть и лосниться от пота, а в пахах появилась беловатая пена. Стало совсем светло. Кавалеристы то и дело всматривались в небо — «Хейнкели» могли появиться с минуты на минуту. Когда же дневка? Наконец эскадронный значок поплыл с дороги вправо, качнулся и исчез. Колонна втянулась в глубокую сырую балку и встала. Переходу конец, будет каша и будет отдых. Взводы растеклись по мокрым от росы зарослям лозняка. Ожили, залопотали балагуры.

— Поспим, — зевая, как обычно, до треска в челюстях, сказал Отнякин, — от сна никто не умирал!