Услышав это, солдаты и офицеры повернулись к городу. Лица их выразили страшное изумление, слова замерли у всех на устах, сквозь полосы дыма смотрели они на город.
А в городе, на Русских и Ляшских воротах, в самом деле трепыхались флаги, и далее был виден еще один — на башне Батория.
И тут лицо маленького рыцаря сделалось бело, как эти колеблемые ветром флаги.
— Кетлинг, ты видишь? — шепнул он, обернувшись к другу.
Кетлинг тоже побледнел.
— Вижу, — сказал он.
И они посмотрели в глаза друг другу, сказав взглядом все, что могли сказать два этих рыцаря без страха и упрека, ни разу в жизни не нарушившие слова и поклявшиеся перед алтарем скорее погибнуть, нежели сдать замок. И вот теперь, после такой обороны, после такой битвы, напоминавшей збаражские деяния, после отбитого приступа, после победы им велено было нарушить клятву, сдать замок — и жить!
Как перед тем зловещие ядра проносились над замком, так ныне зловещие мысли толпой проносились в их голове. И скорбь, бездонная скорбь сжимала сердца их, скорбь по двум возлюбленным существам, скорбь по жизни и счастью, и они смотрели друг на друга как безумные, как мертвые, а временами обращали полный отчаяния взгляд свой к городу, как бы желая убедиться не обманывают ли их глаза и в самом ли деле час их пробил.
Вот со стороны города зацокали конские копыта, и чуть погодя примчался Хораим, молодой стремянный генерала подольского.
— Приказ коменданту! — крикнул он, осаживая бахмата.
Володыёвский взял приказ, прочитал его молча и, помедлив, средь гробовой тишины обратился к офицерам:
— Ваши милости! Комиссары переправились на челне через реку и уже пошли в Длужек, чтобы подписать там соглашение. Сейчас они воротятся этим путем. До вечера надлежит нам вывести войско из замка, а белые флаги водрузить ____________________ немедля…
Никто не отозвался. Слышно было только тяжелое дыхание и сопенье.
Наконец Квасиброцкий проговорил:
— Надо флаг вывесить, сей момент людей соберу!…
Тут и там раздались слова команды. Солдаты встали в ружье. Мерный шаг и бряцанье мушкетов будили эхо в безгласном замке.
Кетлинг приблизился к Володыёвскому.
— Пора? — спросил он.
— Обожди комиссаров, узнаем условия… Впрочем, я сам туда спущусь.
— Нет, я спущусь, я лучше знаю, где и что там в подземелье.
Дальнейший их разговор прервали голоса:
— Комиссары возвращаются! Комиссары!
Вскорости три злосчастных парламентера показались в замке. То были: судья подольский Грушецкий, стольник Жевуский и хорунжий черниговский Мыслишевский. Они шли, понуро свесив головы. На спинах их переливались блестками парчовые кафтаны, полученные в дар от визиря.
Володыёвский ожидал их, опершись о теплое, еще дымившееся жерло пушки, направленной в сторону Длужка.
Все трое молча его приветствовали, а он спросил:
— Каковы условия?
— Город не будет разграблен, жителям обеспечивают безопасность жизни и имущества. Всякий волен выехать из города, куда заблагорассудится, волен и остаться.
— А Каменец и Подолия?
Комиссары понурили головы.
— Султанские… на веки веков!…
Затем комиссары удалились, но не прямо по мосту, который запрудили уже людские толпы, а через боковые южные ворота. Сошедши вниз, они уселись в челн, который должен был доставить их до Ляшских ворот. В теснине у реки уже показались янычары. Людской поток устремился из города и заполнил площадь напротив старого моста. Многие хотели бежать в замок, но выходящие оттуда полки удерживали их по приказу маленького рыцаря.
А он, отправив войско, подозвал к себе Мушальского и сказал ему:
— Старый друг мой, прошу тебя об одной услуге: ступай тотчас к моей жене и скажи ей от меня… — У него перехватило горло. — И скажи ей от меня: это ничего! — торопливо добавил он.
Лучник ушел. За ним поспешно выходило войско. Володыёвский, сидя на коне, наблюдал за его выступлением. Замок пустел, но медленно — путь преграждали обломки и щебень.
Кетлинг подошел к маленькому рыцарю.
— Я спускаюсь! — стиснув зубы, проговорил он.
— Иди, но обожди немного, покуда войско не выйдет… Иди!
Они заключили друг друга в объятия и на мгновенье застыли. Необычайный свет горел в их глазах…
