— А хоть бы и десять приказов пришло, — ответил на это Заглоба, — Баська — вот главное. Будем сидеть тут, покуда вовсе не оправится. Война-то ведь в конце зимы не начнется, да и в распутицу тоже, тем паче что против Каменца тяжелые пушки будут двинуты.

— В тебе, сударь мой, старый волонтер сидит, — возразил раздраженно маленький рыцарь, — ты что же думаешь, ради приватного интереса можно приказом пренебречь?

— Ха! Ежели приказ тебе Баськи милее, что же, грузи ее на воз, да и поезжай. Я знаю, знаю, ты по приказу готов ее хотя бы и вилами подсадить, коли окажется, что сама она на телегу взобраться не в силах. Дьявол вас побери с вашей дисциплиной! В стародавние времена человек делал, что мог, а что не мог, того и не делал. Ты про милосердие знай языком треплешь, а как крикнут: «Айда на турка!» — тут же и выплюнешь его, ровно косточку, а бедняжечку за конем на аркане поволочешь!

— Это у меня-то нет к Басе милосердия?! Ты, сударь, бога побойся! — вскричал маленький рыцарь.

Заглоба еще посопел сердито, но, взглянув на озабоченное лицо Володыёвского, сказал ему так:

— Михал, ты же знаешь, я Баську как дочь родную люблю. А иначе черта с два стал бы я сидеть тут под обухом турецким, вместо того чтобы в безопасном месте отдыху предаваться, чего никто при моих-то годах не поставил бы мне в вину. А скажи-ка, кто тебе Баську высватал? Ежели окажется, что не я, вели мне кадку воды испить, ничего для вкуса туда не подбавив.

— Всей жизнью, сударь, не расплатиться мне с тобой за это! — ответил маленький рыцарь.

Они обнялись, и тотчас меж ними воцарилось полное согласие.

— Я вот что надумал, — сказал маленький рыцарь, — как война грянет, ты, сударь, заберешь Баську с собою и поедешь с нею к Скшетуским, в Луковскую землю. Туда-то уж чамбулы не дойдут.

— Сделаю это для тебя, хотя зуб у меня на турка, нет подлее свинского этого непьющего народа.

— Одного боюсь я, кабы Баська в Каменец не напросилась, чтобы при мне там быть. У меня мороз по коже, как подумаю об этом, а уж она, с места мне не сойти, будет проситься.

— А ты не позволишь. Или мало зла оттого приключилось, что ты во всем ей потворствуешь, вот и в рашковскую экспедицию ее отпустил, хотя я с самого начала противился!

— А вот и неправда! Ты, сударь, сказал, что не хочешь советовать.

— Так это же еще хуже, чем если бы я не советовал.

— Вроде бы уж такая наука для Баськи, да где там! Увидит меч над моей головой — тут же и упрется!

— Говорю тебе, не позволяй, черт побери! Тряпка ты, а не муж!

— Confiteor «Признаюсь (лат.).», стоит ей только кулачки к глазкам поднести и плакать начать, да просто притвориться, будто плачет и все! Во мне уж сердце — что масло на сковородке. Не иначе как зельем она меня опоила. Отослать я ее отошлю, мне ее сохранность дороже жизни, но как подумаю, что придется ее огорчить, видит бог — сердце разрывается от жалости.

— Михал, бога побойся, не будь таким подкаблучником!

— Ба, не будь! А кто ж, сударь, говорил давеча, будто нет у меня к ней милосердия.

— Хе? — произнес Заглоба.

— Сметки тебе, сударь, не занимать стать, а и сам за ухом почесываешь!

— Так ведь думаю, как бы нам уговорить ее.

— А коли будет кулачками глаза тереть?

— Это уж как бог свят, будет! — сокрушенно сказал Заглоба.

Так они судили да рядили, ибо, по правде сказать, Бася оседлала их обоих. Избаловали они ее во время болезни до крайности и так любили, что необходимость поступить вопреки ее сердцу и желанию приводила их в ужас. Что Бася противиться не станет и приговору покорится, в том они оба не сомневались, однако, не говоря уж о Володыёвском, даже Заглоба предпочел бы ударить сам-третей на полк янычаров, нежели видеть, как она трет кулачками глаза.

В тот самый день явилась к ним надежная, как они полагали, поддержка в лице нежданных и самых что ни на есть милых сердцу гостей. Под вечер приехали безо всякого предупреждения супруги Кетлинги. Радость и изумление в Хрептеве при их появлении не поддаются описанию; они же, узнав, что Бася уже выздоравливает, тоже очень обрадовались. Кшися тотчас же ворвалась в боковушу к Басе, и донесшийся оттуда визг и восклицания известили рыцарей, сколь Бася счастлива.

Кетлинг с Володыёвским заключили друг друга в объятья.

— Боже мой, Кетлинг! — сказал наконец маленький рыцарь. — Меня бы и булава так не обрадовала, но как ты-то в наших краях оказался?

— Гетман назначил меня командовать артиллерией в Каменце, вот мы с женой и приехали туда. Узнали о бедах, что на вашу долю выпали, и поспешили в Хрептев. Слава богу, Михал, что все обошлось. Ехали мы в огорчении великом и в тревоге, не зная еще, радость нас ожидает или печаль.

— Утеха! — вставил Заглоба.

— Как же такое приключилось? — спросил Кетлинг.

Маленький рыцарь и Заглоба наперехват стали рассказывать, а Кетлинг слушал, закатывал глаза, воздевал руки и поражался Басиному мужеству.

Наговорившись всласть, стал маленький рыцарь выспрашивать у Кетлинга про его житье-бытье, и тот в подробностях обо всем ему поведал. Обвенчавшись, они с Кшисей поселились на пограничье Курляндии. Было им друг с другом так хорошо, что и в небесах лучше не бывает. Кетлинг, женясь на Кшисе, убежден