следовательно, не понравятся Любому Возможному, которое может слушать меня или же не обращать на меня внимания, то я беру назад свои слова и прошу прощения, если это необходимо. В противном случае, я ничего не беру назад и прощения не прошу. С другой стороны...
– Аминь! И заткнись, пожалуйста! – грохочет Тифон. – Я слышу что-то похожее на мычание – слева от нас...
Он неслышно скользит вдоль стены, огибает угол и уносится вперед. Мадрак щурится сквозь инфракрасные очки и кривит улыбку, как издевательское благословение, на все, с чем встречается.
– Глубоки и обширны пещеры Любого Возможного, – заключает он. Ответа нет.
Вдруг он оказывается у двери, которая может быть Той Дверью.
Открыв ее, он натыкается на минотавра. Он поднимает посох, но зверь мгновенно исчезает.
– А где?.. – ошеломленно бормочет Мадрак.
– Прячется, – сообщает Тифон, внезапно появившись рядом, – где-нибудь в закоулках своего логова.
– А почему?
– Кажется, на таких, как он, здесь охотятся создания, похожие на тебя. Ради мяса и охотничьих трофеев. Минотавр боится встречи с ними, ведь люди всегда могут иметь с собой те орудия, что они применяют на бойнях. Давай войдем в лабиринт, и будем надеяться, что больше его не встретим. Вход в нижние помещения, который нам нужен, где-то там, внутри.
Полдня они блуждают, тщетно разыскивая Не Ту Дверь. Они отпирают дверь за дверью, но обнаруживают только кости.
– Интересно, а как там путешествуют другие? – осведомляется воин-священник.
– Лучше или хуже. А может быть, и точно так же, – отвечает тень лошади и смеется. Мадраку, впрочем, не до смеха.
Оступившись на куче костей, он едва успевает заметить разъяренного зверя. Священник поднимает свой посох и начинает отбиваться.
Он молотит его меж рогов и по хребту. Он колет тварь, рубит, толкает и бьет. Он хватает ее за рога и борется врукопашную, пока минотавр не отрывает его от пола и не отшвыривает; когда Мадрак пытается подняться, раздается душераздирающее мычание, и, нагнув рога, минотавр бросается вперед.
Но тень черной лошади падает на тварь, и та исчезает – полностью и навсегда.
Мадрак склоняет голову и поет литанию Возможно Подлинной Смерти.
– Прекрасно, – фыркает его спутник и, когда Мадрак заканчивает, произносит: – Аминь. А сейчас вот что, жирный отец, – я думаю, что нашел Не Ту Дверь. Я мог бы войти и не открывая ее, но ты на это не способен. Как быть?
– Подожди минутку, – говорит Мадрак, вставая. – Доза наркотика, и я буду как новенький и сильнее, чем прежде. Тогда мы войдем вместе.
– Хорошо, я жду.
Мадрак делает себе инъекцию, становясь подобным богу.
– Теперь покажи мне дверь и давай войдем.
– Сюда.
Он указывает на запретную дверь, большую и бесцветную в инфракрасных лучах.
– Открой ее, – говорит Тифон, и Мадрак открывает. Цербер резвится в бликах света, терзая перчатку. Величиной он превосходит двух слонов. Лежа на груде костей, он развлекается со своей игрушкой. Одна из его голов чует порыв ветра из-за Не Той Двери, две головы рычат, а четвертая роняет перчатку.
– Ты понимаешь меня? – спрашивает Тифон, но в восьми красных глазах нет и проблеска разума. Хвосты пса дергаются, он поднимается в мерцании огней – чешуйчатый и злобный.
– Славный песик, – комментирует Мадрак, а песик машет хвостами, разевает пасти и прыгает к нему.
– Убей его! – вопит воин-священник.
– Не могу, – отвечает Тифон – По крайней мере сейчас.
ПОДОШВЫ НА АЛТАРЕ
Войдя в зеленую дверь, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами.
– Сейчас мы войдем, – размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. – Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму...
– ...Чтобы выкрасть сандалии для Принца, – говорит Оаким – Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя – мое настоящее имя, – прежде чем я убью его, я бы не согласился.
– Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой,[2]– говорит Фрамин, – но скажи мне, что ты намерен делать с Гором, который также хочет убить его – и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность?
– Убью, если потребуется, сначала Гора.
– Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать – какая тебе разница, кто его убьет – ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв.
Оаким молчит, явно озадаченный.
– Это моя миссия, – говорит он наконец.
– Он в любом случае умрет, – повторяет Фрамин.
– Но не от моей руки.
– Правильно. Но я не улавливаю разницы.
– И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.
– Возможно, Гору тоже кто-то поручил.
– Но не мой хозяин.
– А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе?
Оаким трет лоб.
– Я... действительно... не знаю... Но я должен сделать то, что мне сказано.
– Понимаю, – говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.
– Что это?..
– Местное насекомое, наверно, – говорит поэт. – Пошли!
Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти – куда сложнее. Ибо перед входом – охранники, обезумевшие от наркотика.
Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:
– Публичного поклонения не будет до закатных дождей, – воины дергаются марионетками в такт своим словам.
– Мы подождем.
И – ждут.
С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.
Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.
– У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? – спрашивает капитан.
– Конечно, – говорит Фрамин, поднимая свою трость.
После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход.
Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами