Когда Барри К. Дигон отправился в Европу, верховный комиссар американской зоны оккупации Германии предоставил в его распоряжение Джона Лорда. Полковник закончил Гарвард, прошел войну, будучи прикомандирован к разведке, три раза его забрасывали в немецкий тыл, и он возвращался — один раз с переломленной в локте рукой, которую, как ни бились врачи, пришлось ампутировать.

— Я ненавижу наци, — сказал как-то Лорд, когда они ехали с Дигоном по разрушенному Кельну, мимо заводских руин, безлюдных, исковерканных. — Но кто же вдохнет жизнь в эту страну? Кто? Мне больно говорить вам, но никто этого не сделает, кроме тех старичков, которые сидят в тюрьме как военные преступники…

— Значит, вы намерены спасти немецких бизнесменов? — поинтересовался Дигон. — Но ведь все они платили Гитлеру… Они были с наци…

— Они сумели наладить ему производство, и это было мощнейшее производство. А что будет с Европой, если мы выведем наши танки? Сталин через неделю войдет в Париж. Здешних стариков от бизнеса надо доить, и это должны делать мы, чтобы не повторилась ошибка Вудро Вильсона, когда мы ушли из Европы.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Стакан молока — с наслаждением.

— Вы бы не согласились вместе со мной поужинать?

— О'кей. Я знаю одно местечко, где можно поболтать. Как вы относитесь к айсбану?

— Лучше сразу же выстрелите мне в висок.

— Простите, я забыл, что вам нельзя есть свинину. Ладно, сделают крольчатину.

— Это здесь стоит, видно, громадных денег?

— Я одолжу вам, если не хватит! Почему все миллионеры такие страшные скупердяи?

— Я борюсь с собой, — в тон ему ответил Дигон, — но безуспешно. Знаете, у меня есть друг — Джаншегов. Он стоит примерно триста миллионов. Как-то лакей в ресторане — он там всегда ест котлетки — сказал ему: «Мистер Джаншегов, вы даете мне доллар на чаевые; спасибо, конечно, доллар — это доллар, но ваш сын дает мне не меньше десяти». А Джаншегов ему ответил: «Если бы у меня был отец, как у этого сукина сына, я бы давал вам двадцать…»

— В моих руках сконцентрирован такой материал, который позволяет подумать о будущем, точнее говоря — о собственном деле. А оно немыслимо без капиталовложений. Денег у меня нет, оклады в армии полунищенские.

— Вы хотите, чтобы я помог вам? — спросил Дигон.

— Да.

— Я всегда довольно смело шел на финансирование всякого рода начинаний, порой рискованных, но я знал исходные данные: кто? зачем? степень риска? возможность удачи? И это, — он взглянул на Джона, — должно быть не эмоциональным подвижничеством, но цифровой выкладкой.

— Понимаю, — ответил Лорд. — Вам нужны гарантии. Их нет. Но у меня есть факты.

— А вам известен такой факт, — спросил Дигон, — что здесь, в Германии, до тридцать восьмого года у нас с братом был небольшой актив — что-то около сорока миллионов долларов? Деньги эти не бог весть какие, но ведь и такие деньги не лежат в мусорном ящике. Давайте будем считать гарантией следующее предложение: я приглашаю вас стать моим доверенным лицом в поисках этих денег. Мне известно лишь то, что все наши бумаги и вся наличность в дрезденском банке были переданы Дорнброку — убийце моего брата. Стоимость работы оцените сами…

Лорд отставил свой стакан с молоком, закурил и достал из кармана пачку маленьких, квадратной формы, тугих мелованных бумажек. Он прикрыл их рукой и сказал:

— Это немецкие картели, мистер Дигон. Связи, данные на сегодняшний день, имена. Я начну по порядку. Я хочу, чтобы вы поняли, отчего я пришел к вам с этим разговором. Итак начнем с «И. Г. Фарбениндустри». Шефами «И. Г.» вы считали Абса и Шмица, и правильно делали. Я бы причислил сюда и Боша, но он неосторожно вошел в сорок втором году в имперский совет по делам вооружений. Шмиц и Бош сейчас у нас в тюрьме, в Ландсберге. Абса после трехмесячного ареста мы освободили: он ничего не подписывал, кроме банковских чеков, хотя на эти банковские чеки покупались станки для выработки газа «циклон». Но это так, сантименты… Так вот, Абс имел уже семь встреч — с людьми из Штатов и из Лондона. Дюпон прислал к нему своих людей. Уже два месяца здесь живет