Великого Дерева. Там прохладные дворцы, сады с душистыми цветами и сладкими плодами, прекрасные девы поют и танцуют… Там нет конца беззаботной юности. Там Шанук будет счастлив и навсегда забудет об Уман Ик’Чиле. А Уман Ик’Чиль будет здесь. И будет помнить Шанука.

Впервые он не задавался вопросом, правильно ли это. Просто знал, что день, к которому он шёл все годы, навсегда останется для него днем печали.

Но неподвижно лицо Уман Ик’Чиля, и весь он будто каменное изваяние. Никто не узнает печаль халач виника, его мысли и чувства. Тот единственный, кому он хотел бы открыться, лёг сейчас на жертвенный камень.

Четверо помощников Верховного жреца крепко держали Шанука, и Текум Таш занес над ним жертвенный нож. А сын Севера повернул голову к огню в каменных чашах, шевельнулись губы — и дым понёс к богам Тайное Слово… последнюю просьбу… о чём?.. Чем бы это ни было, но Шанук успел сказать богам, что хотел. Даже успел опять посмотреть на Уман Ик’Чиля и спокойно улыбнуться. Прежде, чем острый обсидиан вспорол его грудь, и рука Текум Таша, неумолимая, как судьба, вторглась в рану. Ни крика, ни стона — Шанук молча терпел муку, лишь выгнулся, запрокинул голову…

Смотрел Уман Ик’Чиль… Не смог бы оторвать взгляд, даже пожелай он того… Смотрел — как металось по камню темное пламя, как горели ночным пожаром широко распахнутые глаза, как запертый в горле стон исказил приоткрытый рот, вырываясь опаляющим хриплым дыханием. Шанук отдавался смерти, будто страстным ласкам. Всего на миг — он стал желаннее любого из живущих. Ни одна красота не сравнится с этой…

Из жизни в смерть. Краткий миг. Текум Таш поднял руку, в которой пульсировало солнце, вырванное из груди Шанука. Жертвенные чаши наполнились горячей кровью. Вздрогнуло в последний раз тело на жертвенном камне… Радуйся, народ Чак’Балама! Прольётся дождями Чаак, вдоволь напитав землю. Взойдет добрым маисом Юм-Кааш. Солнечными лучами согреет мир Кинич-Ахав. Из смерти в жизнь. Краткий миг.

…До ночи длился праздник. Люди расходились довольные, оживленно обсуждая, как ярко полыхнуло сердце пленника в огненной чаше — словно восход солнца. Хороший знак. Удача ждёт халач виника Уман Ик’Чиля. Процветание ждёт Чак’Балам.

Нежная Шочикель лишь взглянула на мужа — и поняла, что эта ночь принадлежит не ей. Халач виник в одиночестве удалился к себе.

В его комнате расшитый занавес, ковры из мягких перьев и яркий огонь. В его комнате тишина — бьётся о стены, тонет в коврах, горит и не сгорает в огне… Сегодня Уман Ик’Чиль не любит тишину. Не любит огонь, ковры, стены… Он гонит от себя сон и всё думает о церемонии.

Когда тепло жизни покинуло Шанука, Уман Ик’Чиль догадался… Запоздало понял, что задумал сын Севера… Он смотрел на свою ладонь — и видел, как огненнокрылой птицей бьётся в ней солнце из груди Шанука. До порога смерти этот жар не покинет его руки. «Всегда быть с Чиль… Просил Великий Дух… Как сделать хорошо…» Сын Севера знал, на что решился. Не Ицамне он отдавался на жертвенном камне — Уман Ик’Чилю. Ему, как богу, дарил землю и воду, и солнце. И щедростью своего духа вознес Уман Ик’Чиля высоко. До самого неба.

Да только тяжел был Уман Ик’Чилю этот дар. Никогда не стать ему первым из людей. Высоко восседает халач виник. Но выше его стал дикарь из кочевого северного племени. Он самый сильный, самый мудрый, самый смелый. Самый щедрый. Не боги так рассудили — Уман Ик’Чиль…

… Так он сидел, погруженный в размышления, глотая последние мгновения своего одиночества. Ждал… Он знал теперь, о чем Шанук попросил богов. Хотел ли Уман Ик’Чиль того же?.. Наверное, даже боги не знают в точности, чего он хотел. Только дикарь из северного племени…

Едва ночь сгустилась плотным покрывалом, как вздрогнул узорчатый занавес, шелохнулись перья ковра под невесомыми шагами, и весело встрепенулся огонь, приветствуя вошедшего… Ицамна Творец принял дар Уман Ик’Чиля. И услышал Тайное Слово Шанука. Теперь каждый из них получит то, чего больше всего желает. По цене и награда.

Науа — дух-покровитель — занял своё место подле Уман Ик’Чиля, выкинув за порог постылую тишину. Незримая ладонь легла на лоб, даря покой, а шепот, предназначенный лишь ему одному, прогонял сомнения и тревоги. Прохладным ручьём струились слова чужого языка — теперь Уман Ик’Чиль их понимал. Шанук — тот, кто станет беречь его, отныне и навсегда — заботливо укутывал заклинаниями сна.

И он смирился, не стал противиться. Отдался весь во власть шепота, что делал веки тяжелее, мысли легче, а ложе — теплее и мягче. Он уснул, обнимая ночь цвета темного пламени, касаясь губами невидимых пальцев, пахнущих огнем и ветром. Слушал… прозрачный, как дыхание, шелест слов, уверявший: «Мой Чиль… больше не будет один…» Разливалось по телу снадобье сна, исцеляло раны духа, прогоняло печаль. Беззаботной улыбкой вернулись к нему знание и решимость. А солнце в ладони ярко осветило путь.

Потерпев сокрушительное поражение, коварный Имиштун признал власть Красного Ягуара. И стал частью земель Чак’Балама. А после воцарился мир, лишь изредка нарушаемый набегами диких племен.

В Чак’Балам пришло невиданное доселе изобилие. Всего было в достатке: маиса на полях, зверья в сельве, а в домах — веселья и радости. Пышные праздники хвалились богатством украшений и яркостью одежд. И люди славили халач виника Уман Ик’Чиля. Далеко разнеслась весть о его силе и мудрости, об удаче, что сопутствует во всех делах. Стали прибывать в Чак’Балам посланники из далеких земель, и они дивились богатству народа Красного Ягуара, восторгались величием Верховного Правителя… Большие города и плодородные земли на севере, прекрасные острова в море — очень скоро они пожелали принять власть Чак’Балама. Чтобы вел их Уман Ик’Чиль, любимец удачи, избранный богами…

…Шанук всегда был с ним. Отгонял всевозможные недуги, хранил от ран в бою, а случалось — отводил руку тайного убийцы, подосланного недругами.

Поначалу это было непривычно, иногда даже доставляло беспокойство: Шанук оказался ревнив и не хотел пускать Шочикель на ложе к Уман Ик’Чилю, по-всякому отпугивал её, так, что женщина убегала в слезах. Пришлось Уман Ик’Чилю уговаривать своего науа, убеждать, что нельзя пренебрегать обязанностями мужа, иначе богиня Иш-Чель, покровительница семьи, может оскорбиться и жестоко отомстить. Шанук, в конце концов, послушал и не стал больше препятствовать Шочикель. Хоть и выражал недовольство: каждый раз, как жена приходила к Уман Ик’Чилю, перья ковров начинали сердито шуршать…

Урожай за урожаем… Постепенно Уман Ик’Чиль настолько свыкся с постоянным присутствием Шанука, что стал думать «мы» вместо прежнего «я», а потом и вовсе — забывать то время, когда они были не вместе.

Дожди за дождями… Шочикель родила ему третьего сына. Народ его процветал и был всем доволен. И власть Красного Ягуара простиралась на земли, о которых и не слышали его предки.

Ветры за ветрами… Когда прошло его время, и сила оставила его, Уман Ик’Чиль не захотел для себя ни украшенной драгоценностями усыпальницы, ни погребальной маски из нефрита. Однажды на рассвете он покинул дворец и Чак’Балам, и тайными тропами ушел в сельву… Говорят, у одного народа на холодном Севере есть такой обычай…

Сильный добьётся победы. Смелого не покинет удача. Мудрый обретёт знание. Решительный пойдёт по прямому пути. А щедрому — улыбнётся счастье. Всё в мире устроено правильно.

…Он шел на восход, туда, где занималась заря цвета крови. Непроходимые заросли расступались перед ним, а яркокрылые бабочки — глаза предков — кружили, указывая путь. И каждый его шаг становился легче, и уже видел он впереди Великое Дерево, в тени которого достойные обретают радость и покой. Скоро он придёт туда. В краю, где исполняются желания, он не захочет ни дворцов, ни садов. Только маленький шалаш у реки.

— А первым делом, — улыбаясь, говорил он тому, кто шел рядом с ним, — мы пойдём на реку и поймаем рыбу. Да. Большую рыбу.