размышлять. Их личные чувства друг к другу не имеют никакого значения. Если Кросслин-Райз единственное, что их объединяет, что ж, пусть будет так.

Уже поздно, — нарочито терпеливо произнесла она, наблюдая, как он согнулся пополам и открывает очередную коробку. — Вы не считаете, что могли бы на несколько минут отвлечься от своего занятия, чтобы мы, наконец, договорились о ценах?

Медленно выпрямившись, он положил нож на полку и сдержанным тоном произнес:

Я выслушал все, что вы сказали. Вы меня не поколеблете.

Может быть, вы слушали предубежденно.

Немного подумав, он заявил:

Я никогда не бываю предубежден.

О’кей, — оживилась она. — Почему бы вам вновь не привести мне все ваши аргументы?

Он небрежно выгнул бровь.

А это что-нибудь изменит?

Может быть.

Разглядывая ее в течение нескольких долгих мгновений, он наклонился, открыл ящик и принялся выгружать оттуда книги.

Джон, — запротестовала она.

Я привожу свои мысли в порядок. Дайте мне минуту.

Нина с трудом сдерживала нетерпение. Он отнес полдюжины книг на одну полку, полдюжины на другую. Она подумала, не нарочно ли он тянет время. Наконец он вернулся и посмотрел ей в лицо. Кожа его поблескивала влагой, взгляд же оставался ясным.

Я полагаю, — медленно и тихо произнес он, — что мы должны снизить цены на эти объекты, потому что, во-первых, — он поднял длинный прямой палец, — у нас появляется хороший шанс все распродать, что, в свою очередь, сделает магазины более привлекательными как для хозяев, так и для широкой публики. — Он поднял второй палец. — Во-вторых, мы добьемся большего равновесия в составе покупателей, и, в-третьих, прибыль будет более чем значительной.

Он опустил руку и вернулся к коробке с книгами.

И это все?

Этого достаточно. — Склонившись над коробкой, он взял еще пачку. — Я вас не убедил?

Не совсем.

Искоса взглянув на нее, он ответил ее же словами:

Может быть, вы слушаете меня с предубеждением?

Я всегда сужу непредвзято.

Если бы это было так, вы бы уже сдались. Мои аргументы вполне разумны.

А мои сильнее.

Вы думаете о прибыли, и только о прибыли.

Ей хотелось рвать на себе волосы.

Но ведь ради прибыли и задуман весь проект!

Верно, но своей алчностью вы можете все испортить. Взвинтив цену на товар, мы подвергнем риску весь проект.

О’кей, — вздохнула она. — Если за полгода или около того объекты не распродадутся, можно будет снизить цены.

Он помотал головой.

Это попахивает поражением и испортит все дело. Чем дольше эти дома будут оставаться незаселенными, тем хуже. — Он терпеливо вздохнул. — Утиный пруд будет вырыт за полгода до того, как будет разбита сосновая роща, а луг засажен через полгода после этого. Если мы не продадим, прежде всего, утиный пруд, то нам никак не удастся продать сосновую рощу, а если не продастся сосновая роща, забудьте о луге.

О’кей. — Нина изо всех сил пыталась быть разумной. — Тогда давайте оценим утиный пруд тысяч в шестьсот, а стоимость луга доведем до семисот с небольшим.

А если мы оценим утиный пруд тысяч в пятьсот, а стоимость луга не будет превышать шестисот с небольшим? — Он опять потянулся за книгами.

Наклонив голову, она крепко закрыла глаза и прижала два пальца ко лбу.

Это не сработает.

Все сработает, если вы прислушаетесь к голосу разума.

Она вскинула голову и посмотрела на него умоляющими глазами.

Но я в этом деле эксперт. Я зарабатываю на жизнь оценкой собственности! Если бы я не знала, что делаю, я бы не добилась такого успеха!

По-прежнему держа в руках книги, Джон выпрямился и бросил на нее шокирующе пристальный взгляд.

Вы успешны, потому что готовы всех стереть в порошок. Но в данном случае вы не на того напали. Меня вам в порошок не стереть.

Нину ошеломили столь страстные нападки в ее адрес. Она не могла поверить своим ушам, не могла поверить в то, что тихий, задумчивый, спокойный книгопродавец может загореться таким гневом. Справившись с волнением, она спросила:

Почему вы так не любите меня? Я чем-нибудь вас обидела?

Все ваше поведение обижает меня.

Потому что я много работаю и хорошо зарабатываю? Потому что я знаю, чего хочу, и борюсь за это? Или потому что я женщина? — Она сделала шаг назад. — Дело в этом, не правда ли? Я сильная женщина и представляю для вас угрозу.

Я не...

Не считайте себя кем-то из ряда вон выходящим, — быстро произнесла она и подняла руку. — Вы не одиноки. Я представляю угрозу для многих мужчин. Я заставляю их чувствовать, что они недостаточно расторопны, сообразительны или проницательны. Они хотят поставить меня на место, но им это не удается.

Джон смерил ее уничижительным взглядом.

Я не говорю, что знаю, где ваше место, сомневаюсь, что и вы это знаете. Вы хотите играть роль мужчины в семье, но примериваете штаны с таким упорством, что семья может лопнуть по швам. Сколько вам лет?

Это не имеет значения.

Имеет. Вы должны сидеть дома и нянчить детей.

Она уставилась на него, не веря своим ушам, открыла рот и снова закрыла. Наконец она выпалила:

Кто вы такой, чтобы говорить мне подобные вещи? Вы ничего обо мне не знаете. Вы понятия не имеете, чем я живу. Да даже если бы и имели, на дворе девяностые годы. Женщины не сидят дома, нянча детей.

Некоторые сидят.

А некоторые работают. Это личный выбор каждой.

Очевидно, вы свой выбор уже сделали.

Очевидно, если бы вы были настоящим мужчиной, вы бы этот выбор уважали. — Она вдруг почувствовала усталость. Перевесив сумку на другое плечо, она направилась к двери. — Мне кажется, мы застыли на мертвой точке. Завтра я вызову Картера и объясню ему ситуацию. А с вами нам никак не сработаться. Никак.

Чушь.

Она остановилась как вкопанная, затем повернулась:

Нет. Я практична. Стоять здесь и спорить с вами совершенно бесполезно. Мои аргументы не изменят вашего мнения, а ваши — моего. Мы оба зашли в тупик. Поэтому нам придется сделать то, что я хотела сделать с самого начала: пусть весь комитет выслушает наши доводы и проголосует. А мы на этот раз запишем себе в заслугу развитие в пользу клиента.