внимательного взгляда. Ах! Кто знает, может быть, она уже совладала с приступом раздражения и наконец поняла, что все в порядке, что намерения у меня самые добрые, кто знает, может, ей даже нравилась та незримая ниточка, длиной в десять метров, которая протянулась через разделявшую нас пропасть. Я решилась на следующую импровизацию. Сама купила детские тапочки, а потом еще виноград, сыр, орехи... глядя на те же самые весы, я кивала и перебрасывалась шуточками с теми же самыми продавцами, что и она. Мы завершили свой рейд возле последних рыночных прилавков. С неутихающей силой бьющий фонтан, стоянка велосипедов и кафе, где один раз в неделю сдвигают столы и приносят дополнительные стулья. В нем она и исчезла вместе с ребенком, проскользнув в дверь, которую один раз в неделю оставляют на целый день открытой.

Я заказала кофе и удивленно огляделась по сторонам. Куда они подевались? В кафе было полно публики, по большей части мамы с детьми, крупные, волевые мамаши, они сидели, разговаривая и смеясь, довольные своими покупками, заказав для детей по куску яблочного торта. Сквозь ресницы я рассматривала эти бессмертные типажи мамаш и мучалась вопросом, куда делись те двое.

Дверь туалета отворилась. Появилась Дженнифер Винкелман вместе с маленькой девочкой. Оглядевшись вокруг, она меня сразу заметила, но не поздоровалась и не улыбнулась. Она усадила ребенка за стойкой бара на высокий стул и наклонилась вперед, показывая на витрину с тортами слева от себя. Я до сих пор не могу сказать точно, что вдруг нашло на меня в ту минуту. Я смотрела на жующего и пьющего ребенка, на курточку и затылок с красивыми длинными волосами, забранными в хвост, и чувствовала поднимающуюся волну такого яростного отвращения, что у меня засосало под ложечкой. Не помню, но возможно, я даже опрокинула свой кофе.

'Дженнифер! - писала я в тот же день. - Если ты думаешь, что мы чужие, ты очень сильно ошибаешься. Разве мне не знакомо здание на Корте Бейстенмаркт, с его залом, сводчатыми окнами и органом? Вечер за вечером ты сидела там на деревянной скамейке, стараясь удержать равновесие, твои пальцы были на клавиатуре, ноги - на педали. Да, именно тогда, когда ты старалась не потерять равновесие, когда глаза твои не отрываясь смотрели на ярко освещенные черные ноты, на знаки пауз и тактовые черты, твоя территория расширялась до чудовищных размеров! Разве мне не знаком собор Парижской Богоматери, Реймский собор и знаменитая органистка Мари-Клер Ален? Я рассказала тебе, что присутствовала на балу на море в вечернем платье цвета слоновой кости, из тафты. Теперь мне вспомнилось кое-что еще. Я была совсем маленькая, мои родители были еще живы, и однажды летом у наших соседей гостила девочка со сломанной ногой. Девочка все время лежала в саду, на диване, застланном белыми простынями, края которых спускались до самой травы. Я каждый день ходила к ней, зачарованная всей этой сверкающей на солнце белизной, необычностью этой девочки, отмытой до блеска и избалованной, из-за этой ее болезни. Светлые косы, блокнот для набросков с ослепительными страницами, который она держала на коленях, и вдруг такое: толстая гипсовая нога, которую однажды, в своей необузданной ревности и любви, я пнула что было силы. Ты начала как идиотка вопить.

Когда во вторник по-прежнему не было ни ответа ни привета, я снова подошла к телефону. Я столкнулась с неразрешимой загадкой. Я же вовремя опустила письмо в почтовый ящик, подчеркнув свое имя и обведя свой номер телефона, почему же она молчала? Прошло немало времени, прежде чем на том конце взяли трубку. Я нетерпеливо притоптывала ногой по полу и физически чувствовала, как зовет ее мой звонок.

И действительно, сигнал был услышан. Какое-то эхо, молчание и наконец, вся похолодев, я услышала незнакомый голос!

- Алло?

Вначале я даже ничего не смогла ответить. Низкий любезный мужской голос озадачил меня.

- Я звоню Дженнифер Винкелман, - вымолвила я.

- Ее нет.

- Как так нет? - Я не сдержалась.

- Она ушла в турагентство... - Голос был исключительно доброжелательный. Может быть, она вам перезвонит?

Вероятно, меня больше всего поразил иностранный акцент, с которым говорил этот человек. Кто это, кто это мог быть? Не ее муж, уж точно, не этот таинственный дирижер из Лондона. Диковинные, ни на что не похожие модуляции голоса этого человека давали ощущение, что я сейчас говорю с необыкновенно добрым и беззащитным существом. Я запросто сообщила ему, что Дженнифер Винкелман знаю с детства и что какое-то общее воспоминание хранится в моем сознании, но оно скрыто где-то очень глубоко в моих самых сокровенных мечтах, красивое, круглое и свежее как пузырек воздуха.

- У вас есть под рукой ручка? - наконец решительно спросила я.

Тщательно по буквам я продиктовала свое имя. Он каждую повторял за мной. Ну, конечно же, она должна мне перезвонить, самое позднее сегодня вечером.

Красные машины. Одетые в синее и желтое дети. Фиолетовые осенние астры. Я побродила по улицам и вскоре очутилась неподалеку от ее квартиры. На тротуаре спала собака. Проезжающий мимо на велосипеде подросток выкрикнул грубое ругательство. Я сделала вдох, не особенно огорчившись. Моим настроением владела беззаботность, которая охватывает, когда ты знаешь: что бы ни происходило в жизни, это касается только тебя одной. А кого же еще? В самом деле это не повод для печали. С какой стати? Когда я подходила к ее дому, я заметила, что входная дверь приоткрыта. Меня это не удивило, скорее я усмотрела в этом хороший знак. Случайностью это быть не может, с благодарностью подумала я, пускай мой телефон опять целый день молчит, зато дверь ее дома для меня широко открыта. Я чуть-чуть толкнула дверь из лакированного дерева и вошла в вестибюль.

Вообще-то мысль о том, чтобы переступить порог чужого жилища, всегда вызывала у меня отвращение. Столкновение с тебе не принадлежащими вещами ковровая дорожка, шкаф со счетчиком внутри - мне всячески претит, выбранный цвет дерева никогда не нравится, а вдыхать чужие затхлые или прогорклые запахи представляется мне откровенной непристойностью. Но на этот раз у меня ничто не вызывало раздражения. Я вступила в сумеречную пустоту лестничного проема так, словно была в этом доме своим человеком, и уже через несколько секунд перешагнула, ничуть не смущаясь, порог гостиной, да-да, дверь в квартиру тоже была открыта, и вскоре я поняла почему: там паковали и выносили вещи, спускали вниз чемоданы.

Судя по всему, я застала момент передышки. Воздушным шаром в воздухе повисла тишина. Посреди комнаты стоял мужчина, я сразу поняла, что это мой телефонный собеседник, крепкого сложения, с темными волосами и кудрявыми бакенбардами. Он смотрел на меня без тени удивления, но в то же время ничего не говоря. Я отвела глаза. Оглядевшись, я увидела чемоданы, коробки, выдвинутые из шкафов ящики и почти замаскированную всем этим, лежавшую на диване под окнами Дженнифер Винкелман. Глаза закрыты, одно бедро выдается вперед, ее поза не оставляла никаких сомнений - она спала. Затем я заметила ее ребенка, девочку. Она стояла на пороге соседней комнаты в старомодном взрослом платье со скошенным подолом и не мигая смотрела на меня.

Вот и все. Три человека, из которых один спал, а двое молча смотрели на меня. Больше ничего не было, не считая мебели, картин, фотографий, пальто, зеркала, чайного прибора, тапочек, выглаженной и сложенной одежды, бумаги, газет, сумки со сломанной удочкой, очков на шнурке... предметов, которые мне один за другим попадались на глаза, нарушая тем самым неподвижность представшей моим глазам живой картины. Ее откровенная домашность (я оценила это, еще стоя на пороге) меня ни секунды не удручала.

Диван заскрипел. Послышался вздох. Она поднялась, прижимая руку ко лбу.

- Боже милостивый, - пробормотала она ошеломленно. - Я тут сплю, а время идет.

Она встала и с выражением человека, думающего о совсем других вещах, пошла пошатываясь по комнате, где все было вверх дном. Увидев меня, она, извиняясь, пожала плечами и всплеснула руками.

Мы с дочерью завтра уезжаем. Мы поздно начали собираться.

Я понимающе улыбнулась.

Мужчина тоже ожил. Стоя рядом со столом, придвинутым к боковой стене, он переставил книги и цветы и снял 'бабу' с чайника.

- Идите пить чай, - сказал он.

Он посмотрел вначале на меня, потом на Дженнифер Винкелман. Ребенка нигде не было видно.

Несколько минут мы посидели все втроем, поставив локти на стол, и разговаривали, как старые знакомые, по существу, не стесняясь.

- Я решила добираться в Англию на теплоходе, - сообщила мне Дженнифер Винкелман.

А я спросила:

- Откуда он отплывает?

- Из Хук-ван-Холланда, - ответила она, дуя на свой чай.

Потом она спросила у мужчины:

- Во сколько мы должны завтра утром выезжать?

Он немного задумался, высчитывая время:

- Часов в десять, - сказал он.

Несколько минут спустя мы отодвинулись от стола вместе со стульями. Они продолжали заниматься упаковкой вещей, а я, попрощавшись, направилась в сторону двери. Вот как все обернулось в этот день, и каждый раз, когда я об этом вспоминаю, я снова чувствую удивительную заурядность, будничность происходившего тогда. Не колеблясь, я выпила с ними чашку чая и, так же не колеблясь, пошла к выходу.

И в этот момент я увидела клоуна на самокате. Маленькая заводная игрушка стояла на табуретке рядом с высоким шкафом, ничего удивительного, что я ее раньше не заметила. Секунды не прошло, как я уже устроилась рядом с игрушкой на полу. Металлический клоун в голубой длиннополой рубашке возвышался на табуретке на своем красном самокате, протягивая руки к рулю и